И вдруг вскочила, порывисто раздвинула полог. Открытый взору по пологому берегу реки Толпень удивил ее своими размерами и еще больше бесчестным множеством величественных зданий и церквей, каждая из которых была бы предметом гордости для такого богатого торгового города, как Колобжег. Пришлось совсем высунуться из повозки, чтобы охватить взглядом сереющий по левую руку Вышгород. Великокняжеский кремль, неведомо как вознесенное на скалу творение, казался единым всплеском резного камня, крыш и шпилей; в блеклом пасмурном небе кремль выплывал, как похожий на потеки облаков размытый рисунок.
Удивительно, что народ на пароме не замечал волнующего зрелища, мужики толковали о чем угодно — о ценах на базаре, о своих болячках и о чужих достатках, балагурили и молчали, уделив столице беглый, ни на чем не задержавшийся взгляд. Хоть бы вздохнул кто, озирая всю эту красоту… это величие и эту славу. Это вызывающее почтительное удивление изобилие: тесно приткнувшиеся к берегу речные суда, пристани и горы товаров, которым не хватало места на самых объемистых и основательно выстроенных складах.
Вот Юлий здесь и родился, в Вышгороде — над людской суетой, над простором, над криками разносчиков, гомоном торгов, грохотом ремесел и увеселений, над дымом очагов — и еще того выше, в мягко прорисованном среди облаков, словно струящемся к небу кремле. Оттого он такой и есть, Юлька. Здесь он родился и рос, думала Золотинка с острым сожалением от невозможности перенестись в прошлое, чтобы встретить там мальчика Юлия и сказать ему доброе слово. С особенной остротой вглядывалась она в воспарившую к небесам тень Вышгорода, словно не теряла надежду распознать в неясном узоре каменных громад нечто знакомое и близкое.
Потом под действием новой, горькой мысли она нырнула за полог и, порывшись в котомке, достала хотенчик Юлия. Нужно было только обезопаситься от нечаянного соглядатая; для этого Золотинка замотала рогульку в тряпку и тогда уж попробовала ее испытать, не выпуская вовсе из рук.
Закрепленный волшебством помысел Юлия утягивал хотенчик в сторону нижнего города. Этого можно было ожидать… хотя, по правде говоря, можно было ожидать и другого. Золотинка не удивилась бы, если бы помыслы Юлия занимал Вышгород. Но власть, как видно, не увлекала потерявшего престол государя. А то, что его увлекало — Притворная или Лживая, попросту говоря, Золотинка… ведь любил он все ж таки Лживую, а не Золотинку, которую не успел узнать, — эта ложь не обязательно обреталась в Вышгороде. Ничего удивительно, что хотенчик указывал нижний город.
Где бы она ни скрывалась, Ложь, вверху или внизу, справа или слева, Золотинка имела средство распознать и отыскать ее в любое время дня и ночи.
Она загадочно усмехнулась, упрятала прилежно обернутое в тряпицу желание Юлия — и тут приехали. Паром жестко ткнулся о пристань, повсюду заговорили.
— Что везешь? — На паром по-хозяйски взошли стражники в ржавых кожаных куртках и при бердышах.
Надо думать, это были таможенники. Золотинка помнила, что в родном ее Колобжеге имелось две таможни, одна в порту, другая на торгу. Как обстояло дело в столице можно было только предполагать, наверное же, двумя таможнями тут не обошлось.
— Зерно, господин десятник, четыре четверти, — угодливо сказал возчик, и Золотинка, чуя неладное, торопливо развязала мешочек с пеплом, чтобы распылить его вокруг себя.
Она едва успела обморочить замкнутое кибиткой пространство, как спереди заглянул стражник, недовольный мордатый дядька в помятом шлеме. Перегнувшись через козлы, где лежал оставленный возчиком кнут, стражник чихнул. Недолго было бы тут догадаться, отчего защекотало в ноздрях, — имей только стражник чуть больше смекалки или, по крайней мере, усердия к службе, но мордатый небритый дядька еще раз чихнул и, вместо того, чтобы смекнуть, трахнул кулаком мешок, а потом другой, немногим только не дотянувшись до затаившего дыхания пигалика. Заглянул с передка и хозяин. Он несколько удивился, не обнаружив под навесом мальчишки, но не успел свое удивление осмыслить, озабоченный не мальчишкой, а благорасположением стражников.
— А под мешками что? — спросил тот, недовольный, еще раз глянув невидящими глазами туда, где таился оборотень.
— Это в каком же, позволительно сказать, смысле? — залебезил хозяин. — Как есть ничего. Мы власти послушны…
— Че-его?!
— То есть я говорю послушны, — испугался хозяин, суетливый тщедушный человечек с воспаленными глазами.
Повозка, тяжело западая колесами на неровностях, скатилась по сходням на берег, и странные таможенники не тронули ни одного мешка, чтобы перевесить зерно.
— Тебе куда, малый? — малую долю часа спустя оторопело спросил возчик, таким вот образом выразив свою удивление, когда обнаружил мальчишку среди мешков. Телега тяжко постукивала по булыжникам мостовой. «За что мы вас, пигаликов, не уважаем, — говорил бегающий взгляд воспаленных глаз на багровой роже, — так за это вот обольщение — неуловимость». А вслух он сказал с известной осторожностью и даже долей подобострастия: — Мы стоим на Поварской. На извозчичьем двору. До Поварской я тебя довезу. Лады?
— Лады, — покладисто согласилась Золотинка.
Возчик пожал плечами, хотя это было уже излишним после достигнутого соглашения и хлестнул концами вожжей лошадь; он шагал рядом с повозкой, а Золотинка ехала на мешках.
Занимаясь котомкой, она снова достала укутанный в тряпку хотенчик и не утерпела испытать. Сверток, выворачиваясь из рук, показывал на восток, направо по ходу движения, во всяком случае. Сидя в закрытой повозке на кривых улицах пасмурного города не просто было отличить восток от запада, но никакого сомнения не оставалось, что хотенчик тыкался в правый бок кибитки.
Понятно, что Золотинка не стала бы придавать этому обстоятельству решительно никакого значения — не собиралась же она разыскивать без промедления Притворно-Лживую соперницу! — когда бы малую долю часа спустя сверток с желанием Юлия не выскользнул по недосмотру из развязанной торбы — Золотинка ахнула. Она поймала беглеца на самом задку повозки, и чудом только не произошло непоправимое: вздыбленная рогулькой тряпка не выскочила на улицу пред восхищенные взоры зевак.
Сжимая в горсти сверток, она подрагивала и подскакивала на мешке, сотрясаясь вместе с телегой на дорожных колдобинах, и теперь только, не сразу, сообразила, что хотенчик бросился назад. Не вправо, а назад, как если бы телега успела уже где-то повернуть.
Но этого как раз не было, Золотинка не помнила поворотов. Однако, если не поворачивала телега, выходит, что великая государыня Зимка-Золотинка носилась сейчас вкруг повозки, вроде нетерпеливо жеребенка, заходя то с одного боку, то с другого.
