Яга засеменила следом. Бычич и Милонег уже давно пронеслись вперед и она была теперь одной из последних. На упавших от пулеметной очереди поглядела с болью, потом оглянулась, в глазах метнулась злость. Внутри поднялась такая сила, какой не чувствовала уже много веков.
Слово выстрелило резко и хлестко. Смысла сказанного никто в этом мире уже понять бы не смог. Разве остались где-то в лесах другие яги или ведуньи тех старых времен. Остались и не впали в беспамятство.
Воздух за спиной сгустился, оледенел, словно между теми, кто шел на мост и теми, кто стрелял им в спину возникло прочное невидимое стекло. Следующая очередь ударила уже в эту плотность, отрекошетила. Старуха удовлетворенно потерла руки и заспешила к мосту.
Полковник подбежал к БТРу слишком поздно. Первая очередь прошла по бегущим. Двое упали. Один откатился в сторону и затих, второй лежал не шевелясь. Вылезшие из салона разбитой машины мужчины и толпа, что прорвалась с левого края, бросились к аномальной зоне. Выкарабкавшаяся последней старуха задержалась, что-то крикнула. Вторая очередь ударила заглушая ее выкрик, перекрывая все звуки. Однако на этот раз пули, кажется, прошли мимо.
Бегущие один за другим скрывались в тумане. Генерал соскользнул с брони на землю, выругался.
— Бардак.
— Ты что творишь, Голубев? — Сергей Витальевич едва сдерживался, чтобы не схватить генерала за грудки и не устроить банальную драку. Полковника трясло крупной дрожью.
— Исправляю твою некомпетентность, полкан. Охраняю и зачищаю закрытую территорию.
— И в чем же моя некомпетентность? — опешил полковник. — Кто орал, что он здесь за главного?
— Я отвечаю за то, что происходит в зоне оцепления. Я слежу за тем, чтобы в зоне оцепления не было ни одной живой души. У меня приказ никого не пропускать на территорию, — деревянно отчеканил Голубев. — А все что происходит снаружи меня не касается.
Сергей Витальевич до боли стиснул зубы, молча развернулся и подошел к своей машине. Водитель встрепенулся от звука открываемой двери. Кажется спал.
— Там возле аномалии разбитая машина и два человека лежат, — бросил полковник. — Если живы, сажай в машину и дуй в ближайшую больницу. Срочно. Понял?
Водитель кивнул, потер глаза. Все-таки спал. Пальцы заученно повернули ключ зажигания. Полковник хлопнул дверцей. Прошел рядом с машиной до БТРов, крикнул властно:
— А ну-ка пропустите.
На мосту все смешалось. Застава отступала. Черные балахоны напирали с неимоверной мощью. Основную массу еще пытались удержать на мосту, но местами сеча перекинулась и в стороны на этот берег.
Ближе всех махал мечом седой мужик в простой рубахе. Глаза у него были грустными, а меч в руках держал неумело, словно дубину. Видно было, что с оружием знаком не так давно, что бы владеть им мастерски. Но и не сказать, что первый раз за меч взялся. Машет хоть и неумело, грубо, но уверенно.
Кот поспешил на помощь, вдвоем быстро разобрались с оставшимися противниками. Завсегдатаи пельменной стояли кругом, смотрели за боем, но встревать пока не торопились. Оборотень отер подхваченный меч полой чьего-то балахона, посмотрел на мужиков.
— Ну чего, мужички, хватайте оружие и вперед. Перебьем этих уродцев, будет свет. Не перебьем, конец всему будет.
Подоспевшие Бычич с Милонегом помогли вооружиться, подбадривая повели вперед к мосту. Последней подошла Яга, на седого защитника моста глянула с радостным узнаванием.
— Егорушко!
— Старая, — удивился Егор Тимофеич. — Вот это да! А ты здесь какими судьбами?
— По безвалютному обмену, — отшутилась старуха. — Из России с любовью.
— Лучше б водки принесла, — покачал головой Егор. — Или этого твоего… бесподобного самогона.
— Другим разом, Егорушка. Живы будем, принесу.
Кот не слушал, умчался вперед. Егор посмотрел на пришедшую из другого мира подмогу.
— Ну да, с таким пополнением живы будем. И победа за нами.
Яга кивнула. Ну да. Третьи сутки на исходе. Еще ночь простоять и утро продержаться. Только это сказать легко, а сделать не так просто. Начертив окрест себя круг, старуха уселась на землю. Настраиваться на нужный лад не стала. Этот мир не тот, здесь дух другой, все ворожбой напитано. Прикрыв глаза она заунывно затянула что-то странное, напоминающее не то песню, не то вой ветра. На последнее звуки, что издавала, походили даже больше. Настолько же нечеловеческие и мощные были они.
Оборотень рубился хладнокровно. Вперед особо не лез, памятуя гибель Игоря, но и назад ни шагу не сделал. Порой отлавливал соратников. И тех что на мосту, некоторых из них знал когда-то, и тех, что привел с собой.
Мужичье из пельменной не подвело. Боролись мужики. Неумело, коряво. Увидь кто из мастеров покривился бы только. Но столько искренности было в них, столько силы и правды, к которой шли так долго, и от которой спасались водкой, подчиняясь законам своего мира. Сейчас никто не посмел бы потешаться или издеваться над этими пьянчугами, как нередко обзывали в миру. Именно сейчас они были несоизмеримо выше тех, кто ставил их ниже себя значительную часть их жизни.
Бычича отнесло в сторону, но богатырь особенно не переживал. Наоборот, врубился в черные нападавшие тени. Впереди засветилась посеревшей от пота рубахой могучая спина. Улыбнувшись богатырь признал командира заставы. Илья снова сменил оружие. Вернее, теперь он был безоружен, если не считать огромного тяжеленного бревна, что сжимал в руках. От каждого взмаха бревном, вокруг Муромца образовывалось свободное пространство. Впрочем, не на долго, тут же смыкались черные балахоны, норовя достать Илью, покуда бревно не полетело в обратную сторону.
Однако Муромец, не смотря на кажущуюся неповоротливость, в бою был спор. Это там, в новом мире остались лишь легенда да мощи. Там он святой, так Яга сказала. А здесь он живой. Живет по своей правде, да по покону, что предками завещан. О своей святости знать не знает. Да и не нужна она ему. Это для других важно, не для себя. Для себя только гармония важна. Знать бы, что ты нужное дело делаешь, что без тебя его никто не сделает. Да душой бы не кривить.
От этой мысли Бычич вдруг пришел к тому, что он снова чувствует себя в своей тарелке. Снова борется, идет не за князя, не за какие-то сомнительные выгоды, а за правду.
— Илья! — крикнул богатырь радостно. — Я вернулся!
В отличие от чубатого воина, Милонег как шел, так и врубился в толпу черных балахонов, замахал мечом, подхваченным по дороге. Мысли прыгали, как белки, разбегались, словно от лесного пожара. Вскоре в голове осталась только одна. Добраться бы до того смехача, что лез в голову со своими подлыми и пакостными мыслями. Дотянуться бы до него. Но балахоны падали под напором его меча, а того, кто хотел бы теперь над ним посмеяться, не было.
