– Вам не показалось странным, что вы столько раз избегали больших неприятностей и преодолевали походные трудности, а теперь вам не везло с самого начала?
– Признаться – было такое… – согласился Каспар, все еще не понимая, к чему клонит мессир.
– Ваша удача закончилась, Каспар.
– Как закончилась?
– Очень просто, это был аванс, вы его уже использовали и теперь оплатите немалый счет.
– Кому оплачу? Какой счет, мессир Маноло?
Каспар стал внимательнее приглядываться к старому другу. Он ли это? Не подмена ли, совершенная Кромбом, что не отставая следовал за ним?
– Нет, Каспар, я не Кромб, – угадал мессир мысли узника. – Я пришел, чтобы напомнить вам о прошлом.
– О каком прошлом?
– Вы не нашли свой амулет с золотым единорогом, ведь так?
– Да, не нашел, – грустно кивнул Каспар.
– Что же вы взяли вместо него?
– Вот… – Каспар выдернул из-за пояса перевязанную бычьими жилами кисточку конских волос.
– Что это?
– Амулет, но другой. – Каспар пожал плечами, показывая, что он не понимает, к чему клонит мессир.
Что за странная беседа? Однако какая-то страшная правда все же шевельнулась глубоко в душе Каспара Фрая, шевельнулась и обдала его жаром собственной вины. Еще не осознав ее, он почувствовал, как сжалось горло и горячие слезы покатились по щекам.
– Почему вы плачете, Каспар? – спросил Маноло, теперь его голос звучал участливо.
– Я еще не знаю, мессир…
– Вспомните, кто подарил вам этот амулет, и, самое главное, – что он при этом сказал?
– Я не могу…
– Вспомните, Каспар! – настаивал мессир. – Иначе вы лишите себя даже того призрачного шанса на спасение, что у вас пока еще имеется.
– Его дал мне старик… Кажется, это было в мой первый поход, – начал вспоминать Каспар. – Он хорошо говорил на ярити, я еще тогда удивился – кругом были пески, до ближайшей дороги две недели конным ходом и ни одного колодца в округе. И вдруг степняк говорит на ярити.
– Он никогда не знал ярити и говорил с вами без слов. Что вы услышали от него?
– Старик вышел нам навстречу, когда мы искали воду. Он сказал, что я напоминаю ему кого-то из родственников…
– Он сказал – племянника.
– Да, точно! Он сказал, что его племянник погиб и чтобы я, похожий на него, оставался невредимым, он подарит мне проверенный амулет.
– Его племянника и еще двух степняков вы и ваши товарищи убили за день до этой встречи – вам нужна была вода, а они не хотели говорить, где колодец. Они не желали, чтобы чужаки что-то искали в их землях.
– Но мы бы погибли! Я даже предлагал им серебро, я же не просто так, а они поскакали прочь…
– И тогда вы разозлились, Каспар?
– А как было не разозлиться? У них кони были свежее, нам их было не догнать!
– И тогда вы показали, как быстро умеете стрелять – ни один из них не успел достигнуть бархана.
– Да, – после короткой паузы подтвердил Каспар. – Последним упал этот племянник. Теперь я понимаю, что это был именно он. Сначала я думал, что промахнулся – было жарко и пот заливал глаза, мне показалось, что стрела прошла мимо, а его лошадь просто споткнулась и выбросила всадника. Он упал на склон бархана, и песок потек, как вода. Я подошел ближе и увидел, что стрела попала ему в шею.
– Что еще сказал вам старый степняк?
– Он сказал, что амулет будет отводить стрелы и мечи, только нужно сказать перед боем…
– Что сказать?
– «Только не меня…»
– Сколько человек уцелело в том походе?
– Я и еще один, с Рыбной улицы. На нас напали у границ земель лорда Кремптона разбойники-степняки, мы вдвоем выжили каким-то чудом…
– Сколько вас было всего?
– Вместе со мной – десять человек.
– Вы прочитали амулету заклятие перед столкновением с разбойниками?
– Да… – едва слышно прошептал Каспар, и слезы снова полились из его глаз.
– Но тогда вы еще не понимали, в чем смысл заклятия?
– Нет, это случилось только в Ливене, ведь всю дорогу Оскар… Я вспомнил, парня с Рыбной улицы звали Оскар!
– Хорошо, что вспомнили, – благожелательно кивнул мессир.
– На второй день после возвращения ко мне прибежали двое его братьев и сказали, что Оскар истек кровью и умер.
– И тогда вы всё поняли, потому и дали им четыре серебряных рилли.
– Да, – потухшим голосом подтвердил Каспар.
Перед его глазами пронеслись другие походы, когда он брал с собой новых солдат, а потом в минуту опасности шептал зажатой в кулаке кисточке из конских волос: только не меня… Только не меня! А затем возвращался один или с одним-двумя спутниками, стараясь не думать о том, что случилось. Отправлялся к герцогу и отдавал столь ценимые им артефакты, а взамен получал золото. Достаточно золота, чтобы снова нанять пропадавших в бедности жителей захудалых улочек, и они шли на блеск его серебряных монет даже тогда, когда по городу поползли слухи, что неспроста Каспар Фрай всякий раз возвращается один. Что откупается он от беды чужими жизнями, а от безутешных родственников – кровавыми деньгами.
Ох, как он злился! Как грозился убить всякого, кто пытался оболгать его «доброе имя». Размахивал мечом и не раздумывая пускал его в ход. И наемники боялись, боялись и воры, Каспар Фрай был человеком герцога, и даже убийство легко сходило ему с рук.
А потом как-то незаметно в его жизни появился другой амулет – золотой единорог, и все, что касалось постыдных сделок с собственной совестью, было спрятано подальше, чтобы даже не вспоминать.
– Зачем же старик дал мне оберегающий амулет, если знал, что это я убил его племянника? – спросил Каспар, не смея поднять глаза на мессира Маноло.
– Он мог дать вам отравленной воды, однако этого ему показалось слишком мало. Он хотел, чтобы вы, Каспар, сами погубили себя и свою бессмертную душу.
– И… что же мне теперь делать?
– Ждать. – Маноло развел руками.
– Вы уже уходите?
– Да, мне пора.
– Моя рана… Может быть, вы хотя бы в этом мне поможете? Я не хочу гнить заживо, даже если жить мне осталось совсем немного, я никогда не опускал меч, сколько бы врагов мне ни противостояло, и здесь хочу достойно принять смерть. Не нужно, чтобы на плаху меня несли на носилках.
– Ваша рана вам уже не угрожает, ее больше нет.
Каспар ощупал свой раненый бок, сначала осторожно, потом все смелее – боли не было.
– Это вы сделали, мессир?
– Нет. Незаживающая рана была частью того пути, что привел вас; сюда. Теперь, в этом узилище, в ней нет никакой необходимости.
Силуэт мессира начал бледнеть, терять очертания, и вскоре уже ничто не напоминала о его визите.
«Ждать. Он сказал – ждать», – вспомнил Каспар слова мессира. Он прилег на жесткий тюфяк, закрыл глаза и незаметно для себя забылся глубоким, похожим на обморок сном.
