— Ясно! Он был очень удивлен, встретившись с тобой снова?
Катанджи улыбнулся и кивнул.
— Еще одно, — сказал Уолли. — Это слишком откровенно! Мне сказали, что тебя видели с компанией рекрутов, а воины вились вокруг вас, как… как… — Он хотел сказать тележки мороженщика, но не смог подобрать перевода.
— Любовь с первого взгляда! — возразил Катанджи, болтая ногами. — Очень похоже!
— Любовь? — в ужасе повторил Уолли.
Невинный взгляд Катанджи подернулся легкой дымкой теплоты.
— Знаешь этих девчонок, милорд? Прошлой ночью было четыре свадьбы, предыдущим днем — пять…
На этот раз Уолли не смог удержать громоподобного смеха.
— Лошади в приданое? Что же за супружество это будет, Катанджи? Как долго будут они вместе после окончания сбора?
Катанджи пожал плечами в знак того, что чужие проблемы его не интересуют.
— От сыновей я убегу.
— Тебе придется бежать от работорговцев. Глаза Катанджи прищурились в ответ на эту морализаторскую вставку в деловой разговор.
— Воины хотят ездить верхом. Тиваникси получает всадников, да еще с запасными лошадьми. Конезаводчики выручают по двадцать золотых за лошадь, а в особых случаях и больше, например за хороших четырехлеток. Сбор не платит ни гроша — сходная цена! Родители пристраивают своих сыновей на службу, а дочерей — замуж. А какое жителям удовольствие — растить внуков воинов. Кто же в проигрыше?
— Только не воин Катанджи, в этом я уверен.
— А вот если ты хочешь ускорить… ты слишком многих бракуешь, милорд. Согласен, что Олонимпи — неважный материал, но другие могли бы и пройти.
— Не могли бы.
— Даже за три лошади? — с надеждой сказал Катанджи. — Только это добавило бы две дюжины поверх тридцати. Я бы сделал для Олонимпи четыре. Не может же он быть худшим воином, чем я был.
Что-то он обеспокоен по поводу этого мальчишки! Уолли не представлял, чем же хорош кандидат Олонимпи. Но семья его явно была богатой.
— Нет! — сказал Уолли. — Я не могу изменять наши правила. Сколько стоит тридцать одна лошадь?
— Больше, чем ты думаешь!
Уолли подскочил, но Катанджи и бровью не повел. Любой бы на его месте испугался, но Катанджи был знаком с Лордом Шонсу слишком давно.
— Ты знаешь, что Тиваникси хочет заняться кое-чем еще, помимо кавалерии?
Катанджи вкрадчиво спросил:
— Смола?
Уолли снова сел. Смола? Он еще не думал о смоле, но она понадобится для катапульт.
Мальчишка все прочитал по его лицу и постарался не показать самодовольства, которое чувствовал.
— Всего в Касре две тысячи четыреста восемьдесят один баррель смолы, милорд. Из них восемьсот двенадцать принадлежат Броте. Остальные мои.
— И баррели смолы легче спрятать, чем лошадей?
Катанджи улыбнулся:
— Под ложей есть пыточная камера.
Катанджи пожал плечами:
— Ты обещал колдуну… разве что ты собираешься пытать своих друзей. — К нему снова вернулось его очарование. — Я не думаю, что ты так глуп, чтобы красть наших лошадей, но Ингиоли нервничает и захотел приискать дело ненадежнее. Так мы открыли, чем занимается Брота. Мы опоздали с кожей, но она собиралась наложить лапу и на смолу, — злорадно хихикнул Катанджи.
Уолли одолели мрачные предчувствия.
— Сколько ты хочешь запросить с нас за смолу?
— Я отступлюсь от нее и от лошадей, если ты возьмешь этих отвергнутых кандидатов, а старшины дадут одному известному торговцу исключительное право на ввоз ковров в Каср в течение десяти лет. Тридцать одна лошадь и шестьсот баррелей смолы! И Брота может подавиться своими!
Это прозвучало как нельзя кстати после вчерашней баталии, как будто Катанджи знал и об этом.
— Эти отвергнутые кандидаты, — задумчиво сказал Уолли. — Может, их сделать жрецами?
Глаза Катанджи расширились.
— Я не знал, что ты можешь…
— Это может устроить Хонакура. Пятилетней монополии на шелковые ковры, думаю, будет достаточно.
Наморщив лоб, Катанджи занялся подсчетом:
— Смола, сорок одна лошадь, восемь жрецов, шесть жриц, все ковры за пять лет и… Олонимпи — воин.
Хонакура скажет — двенадцать, он не сможет устроить четырнадцать.
— По рукам! — сказал Уолли. — За малым исключением.
Катанджи озабоченно поднял бровь.
— Ты мне скажешь честно, сколько тебе заплатит семья Олонимпи.
— Нашу долю?
— Да. Считай, что я уже поговорил с Хонакурой, — добавил Уолли, — и уладил все со старшинами.
— Ты не скажешь Наню?
— О боги, нет! Это может послужить началом восстания… или хуже того.
— Это больше, чем с других…
— Сколько?
Эту информацию было получить не легче, чем лошадей. Наконец Катанджи неохотно вымолвил:
— Двенадцать сотен.
— Катись отсюда, — Уолли старался не смеяться, — организуй с Трукро покупку пони и считай Олонимпи принятым в кавалерию.
Катанджи все понял и довольно ухмыльнулся. В дверях он приостановился.
— И обрати внимание на своих закупщиков, милорд, — они сбивают цены — конезаводчики уже проели нам мозги.
— Катись! И скажи своему брату, что я хочу его видеть.
Уолли встал и проводил Катанджи в вестибюль, чувствуя себя так, как если бы его боднул бык.
Двенадцать сотен! Олонимпи один покрывал все расходы синдиката. Все остальное — мелочь. Тысячи! Но сорок одна верховая лошадь абсолютно бесплатно для сбора…
Линумино проследовал за сеньором, который пересек большими шагами комнату и остановился перед молодым герольдом, стоящим рядом с двумя арестованными Шестыми.
Выглядели они ужасно: перевязанные глаза, распухшие губы и зверские выражения лиц. Оба неплохие люди: Укилио водил раньше большой отряд свободных мечей, Унамани был ривом большого города. Они чуть было не поубивали друг друга. Уолли прямо чувствовал их вражду — когда он смотрел на одного, второй просто рычал.
У него не было времени на формальности.
— Кто из вас Укилио? Значит, ты — Унамани? Вы слышали приговор?
Они безразлично кивнули. Как может человек оставаться равнодушным перед лицом такого наказания?
— Вы представляете, что с вами станет после двадцати одного удара?
Уолли не представлял, но он догадывался. Они снова кивнули.
— Мне не нравится это, — сказал он, — вы выйдете из строя на год, а может, и больше. Лучше иметь одного целого Шестого, чем двух битых Шестых.
Еще по крайней мере две дюжины людей прислушивались сейчас к его словам за стеной.
— От Шестых мне требуется умение руководить, поэтому я собираюсь устроить каждому из вас проверку на это умение, в каком-то роде соревнование. Победитель получает от проигравшего один удар плетью. Победитель потом может бить проигравшего сколько захочет, может даже запороть его насмерть.
