Теплый летний день, прохладная трава и солнце высоко в безоблачном небе. От воды дует ветерок, принося морскую свежесть. К дому подходит мужчина, в руке у него портфель. Это молодой человек, каштановые волосы коротко подстрижены, свежевыбрит, одет по погоде. Похоже, он нервничает, судя по тому, что все время перекладывает портфель из одной руки в другую, и по тонкой поблескивающей пленке пота на лбу. Он стучится в дверь. Ему отвечает мой дедушка, открывает дверь, впускает, потом закрывает за ним дверь. Я возвращаюсь к возне во дворе. Хедли принимает разные формы, летает, потом уворачивается от меня и нападает. Мы боремся друг с другом и смеемся до колик. День проходит так, как может идти время только в несокрушимом, невинном детстве с его безудержной энергией.
Проходит пятнадцать минут. Может быть, меньше. В этом возрасте день может тянуться бесконечно. Дверь открывается и закрывается. Я поднимаю глаза. Мой дедушка стоит с мужчиной, которого я видел входящим, и оба сверху смотрят на меня.
— Я хочу кое с кем тебя познакомить, — сообщает дедушка.
Я встаю с травы и хлопаю в ладоши, чтобы стряхнуть пыль.
— Это Брэндон, — говорит он. — Он твой Чепан. Ты знаешь, что это значит?
Я качаю головой. Брэндон. Вот как его звали. Столько лет прошло, и только сейчас ко мне возвращается его имя.
— Это значит, что отныне он будет проводить с тобой много времени. Вас двое, это значит, что между вами есть связь. Вы связаны друг с другом. Ты понимаешь?
Я киваю, подхожу к мужчине и протягиваю ему руку: я много раз видел, что так делают взрослые. Мужчина улыбается и опускается на одно колено. Он берет мою маленькую руку в свою правую руку и сводит пальцы.
— Рад познакомиться с вами, сэр, — говорю я.
Яркие, добрые, полные жизни глаза смотрят на меня, словно предлагая обещание и узы, но я еще слишком мал, чтобы понять, что на самом деле означают это обещание и эти узы.
Он кивает и накрывает свою левую ладонь правой, и моя ладошка оказывается где-то между ними. Он кивает мне, продолжая улыбаться.
— Мой дорогой ребенок, — отвечает он. — Я рад еще больше.
Я резко просыпаюсь. Я лежу на спине, сердце колотится, дыхание тяжелое, словно я бежал. Мои глаза закрыты, но по длинным теням и свежему воздуху в комнате я догадываюсь, что только что взошло солнце. Боль возвращается, я все еще ощущаю тяжесть в теле. С этой болью приходит и другая, куда более страшная, чем любая физическая, какую я когда-либо терпел: воспоминание о прошедших часах.
Я глубоко вдыхаю и выдыхаю. По щеке у меня стекает слезинка. Я держу глаза закрытыми. Это иррациональная, несбыточная надежда: если я не найду день, то и день не найдет меня, и то, что случилось ночью, будет обнулено. Мое тело содрогается, и немой плач переходит в громкий. Я качаю головой и признаю непоправимое. Я знаю, что Генри мертв и что никакая надежда в мире этого не изменит.
Я чувствую движение рядом с собой. Я напрягаюсь, стараюсь остаться неподвижным, чтобы меня не обнаружили. Чья-то рука тянется и прикасается к моей щеке. Это нежное прикосновение, с любовью. Мои глаза открываются и приспосабливаются к рассветному сумраку, пока не проступает потолок незнакомой комнаты. Я понятия не имею, ни где я нахожусь, ни как сюда попал. Рядом со мной сидит Сара. Она протягивает руку и проводит большим пальцем по моей брови. Наклоняется и целует меня, это мягкий долгий поцелуй, который мне бы хотелось закупорить в бутылку и сохранить навсегда. Она отстраняется, я делаю глубокий вдох, закрываю глаза и целую ее в лоб.
— Где мы? — спрашиваю я.
— В гостинице в пятидесяти километрах от Парадайза.
— Как я здесь оказался?
— Сэм нас привез, — отвечает она.
— Я имею в виду, как я выбрался от школы. Что произошло? Я помню, что ты была со мной прошлой ночью, но ровным счетом ничего не помню из того, что случилось потом, — говорю я. — Это кажется почти сном.
— Я ждала на поле рядом с тобой, пока не пришел Марк и не отнес тебя в пикап Сэма. Я больше не могла прятаться. Сидеть в школе и не знать, что происходит снаружи, — это меня просто убивало. И я чувствовала, что смогу как-то помочь.
— И ты в самом деле помогла, — замечаю я. — Ты спасла мне жизнь.
— Я убила инопланетянина, — говорит она, словно еще до конца в это не верит.
Она обхватывает меня руками, ее ладонь лежит у меня на затылке. Я пытаюсь сесть. Наполовину мне удается это сделать самому, а остальное помогает сделать Сара, подталкивая меня в спину, но не трогая при этом рану, оставленную кинжалом. Я свешиваю ноги с кровати, наклоняюсь и нащупываю шрамы вокруг своей лодыжки, пересчитывая их кончиками пальцев. По-прежнему только три, и так я узнаю, что Шестая выжила. Я уже смирился с мыслью, что проведу остаток своих дней как скиталец, которому негде приклонить голову. Но я не буду один. Шестая еще здесь, еще со мной, моя связь с ушедшим миром.
— Шестая в порядке?
— Да, — отвечает Сара. — У нее раны от кинжала и огнестрельные, но сейчас все нормально. Не думаю, что она бы выжила, если бы Сэм не отнес ее в свой пикап.
— Где она?
— В соседней комнате, с Сэмом и Марком.
Я встаю. Мои мышцы и суставы болью протестуют против этого, все одеревенело и воспалено. На мне чистая футболка и легкие шорты. У меня свежая кожа, пахнущая мылом. Раны промыты и перевязаны, на некоторые из них наложены швы.
— Это ты все сделала? — спрашиваю я.
— В основном. Трудно было со швами. Для образца у нас были только те, которые Генри наложил тебе на голову. Сэм помог.
Я смотрю на Сару, которая сидит на кровати, поджав под себя ноги. Мой взгляд улавливает что-то еще, какую-то массу, пошевелившуюся под одеялом в конце кровати. Я напрягаюсь, и в моем сознании сразу возникают горностаи, бегущие через спортзал. Сара видит, на что я смотрю, и улыбается. Она на четвереньках слезает с кровати.
— Здесь кто-то хочет с тобой поздороваться, — говорит она, берет одеяло за край и осторожно отворачивает его, открывая спящего Берни Косара. Во всю длину передней ноги у него наложена металлическая шина, его тело покрыто порезами и ранами, которые, как и мои, вычищены и уже начинают заживать. Его глаза медленно открываются и приспосабливаются к свету, изможденные глаза с красными кругами вокруг. Голова остается лежать на кровати, но хвост слегка поднимается и с легким стуком опускается на матрас.
— Берни, — произношу я и падаю перед ним на колени. Я мягко кладу ладонь ему на голову. Я не перестаю улыбаться, и у меня появляются слезы радости. Его маленькое тело свернуто клубком, голова лежит на передних лапах, взгляд устремлен на меня, он весь изранен в битве, но живой, и это словно сказка.
