— Я все верно сделал. Третий камень от входа в храм, за занавесом. За камнем ниша. А там… Там жвачка валяется, пахнет. Мятным вкусом без сахара, мать ее, — Рыков скрипнул зубами: — А что еще в нише было? Тайник-то большой…
— Утварь вш-шакая шерковная, иконы. В лихое время прятали от лихих шеловеков! А Ношницы так, довешком лешали, они ше шолотые…
Бывшей оперативнице хватило нескольких секунд, чтобы восстановить из услышанного разговора всю картину произошедшего, и еще несколько секунд — чтобы найти выход, который устроил бы ее.
— Я могу вам помочь, — заявила девушка, скрестив на всякий случай пальцы, — если кража была из церкви, а это ведь так?…
Рыков хмуро кивнул.
— …То я знаю людей, специализирующихся на раскрытии преступлений такого рода.
— Яночка, только не надо пытаться сыграть со мной в жмурки, — отрывисто сказал, почти что пролаял Рыков. — Если вы вздумаете меня обмануть — я вас не просто убью. Я вас раздавлю. Катком. Для асфальта.
— Мне нужен мой телефон, — стараясь, чтобы голос не дрожал, проговорила Яна, не глядя на Рыкова.
— Может быть, вам еще нужен ключ от наручников и автомат? — ехидно оскалился депутат.
— Хорошо… — равнодушно пожала плечами Яна, — поскольку позвонить спецу по клюквенникам я не могу, все отменяется…
— Дай ей вше, што она хошет, Губивец! — прошелестел Одноглазый. — Она помошет нам, я шнаю!
Получив свою зеркальную «раскладушку», Яна набрала Громыко:
— Ник-кузич, не удивляйся и не спрашивай ничего. Дело есть. Нужно найти одну штуковину и поменять ее… на меня поменять. Через час у Сашки тебя будет ждать бритый такой человек, с газетой «Гей, славяне!» в руках. Он все объяснит…
И нажала кнопку отключения.
— Ты что себе позволяешь, шалава… — начал возмущенный Рыков, пытаясь выхватить телефон из Яниных рук.
— Успокойся, де-пу-тат, — раздельно проговорила Яна и, насладившись своей маленькой победой, добавила: — Хочешь свои «ношницы» — придется делать так, как скажу я. Договорились?
Рыков глянул на внимательно наблюдавшего за девушкой Одноглазого, опустил панель, отделяющую салон от водителя, и лишенным эмоций голосом сказал:
— Дехтярь! Готовься — надо будет побриться и съездить перетереть с одним типом. На все про все — час! Так что давай ускоряться…
— С-ам-то и-сп-гался? Эх-ты… — пропела в своей обычной манере Яна.
— А Сашка — это кто? — поинтересовался молчавший все время Константин.
— Эт-то-п-мят-ник т-кой! Не-р-укот-вор-ный! — Яна улыбнулась. — А г-зетку об-щес-тво геев из-да-ет!
И тут телефон в ее руке заиграл «Танец феи драже» — это звонил Илья…
* * *
Стараясь не смотреть на хмурящегося Торлецкого, Илья рассказывал ему и Мите все, что произошло с ним за прошедшие сутки. Громыко отсутствовал — отправился на встречу с «лысым пидором», как он окрестил своего визави.
Закончив говорить, Илья уставился в пол. Граф подошел к нему и тихо сказал:
— Я не держу на вас зла, Илья Александрович. Вы преизрядно хлебнули лиха и показали себя мужественным и благородным человеком. Простите же и вы меня за излишнюю горячность.
Илья поднял на Торлецкого глаза, встал со стула. Некоторое время недавние дуэлянты молчали, потом, не сговариваясь, протянули друг другу руки.
— Вот и славно, — подытожил граф, — когда приходит беда, надобно отбросить старые обиды. Яночка в лапах каких-то ужасных людей, вдобавок связанных с древними и темными силами. Надеюсь, Николай Кузьмич сумеет отыскать похищенные вещи, и мы вернем вашу невесту…
— Да она мне еще не невеста… — покраснев, выдавил Илья.
— Поверьте моему колоссальному жизненному опыту, — улыбнулся граф, — брачные союзы ведь заключаются на небесах. Так что все уже предопределено свыше!..
…Громыко вернулся под вечер, злой, голодный и веселый. Илья все время, пока начальник «Светлояра» отсутствовал, места себе не находил, и в конце концов Торлецкий напоил его успокоительным и уложил спать.
— Ну, граждане дорогие, доложу я вам, и каша заварилась вокруг Янки! — уплетая быстренько сваренные Митей пельмени, рассказывал с набитым ртом бывший майор. — Во-первых, на встречу явился не тот… ну, не Рыков. Янка его засветить мне хотела, когда сказала, что придет бритый. А газетку гейскую придумала, чтобы заставить этого Рыкова понервничать. Нервничающий переговорщик может проколоться и не заметить. Она молодчинка, правильно все сделала… Только раскусили ее…
Пришел бритый, пришел, но! Свежевыбритый, весь в порезах, и башка незагорелая, белесая. Короче, сам этот депутат идти очканул, барбоса прислал вместо себя. Я ему: «Что за вещи ищем?» Он мне: «Ну, там какие-то иконы были, барахлишко церковное…»
Не, ну как с такими работать? «Барахлишко»… Тьфу! Пришлось объяснять ему популярно, что мне полный перечень вещей нужен, желательно — профессиональный, с оценками антикваров. Два часа на это ушло, два! Барахла там и впрямь полно — паникадило, три чаши, кресты наперсные, все золотое, с камнями. Плюс — цепочки, перстни, ножницы какие-то, тоже золотые. И икона. Из-за нее, я так понимаю, весь сыр-бор и разгорелся. Доска пятнадцатого века, «Богоматерь Умиления Пустоозерская». Редкая вещь, считалась пропавшей или даже погибшей в безбожные тридцатые годы.
Я барбосу этому говорю: «Давай, связывай меня с боссом!» Тот — ни в какую. Еле дожал. Берет трубу Рыков. Я ему первым делом кричу: «Если с Янкиной головы хоть волос — найду и грохну!» Он мне: «С босотой так базарить будешь, ментяра!» Ого! Понимаю — наш клиент. Из бандюков. Ладно, проехали. Говорю ему: «Найду икону, не бздэнь! Больно редкая и приметная доска». А он: «Мне все вещи нужны — и чаши, и кадило. И ножницы!» Во жлоб! У самого денег — удавиться, а за рыжье повелся. Ну ладно, договорились мы с ним, барбос покоцанный контактный телефон оставил — и слился. А я по барыгам сразу метнулся, удочки закинул, агентуру поднял. И так мне подфартило с ходу — сам не ожидал! Икону нашу и остальное барахлишко хапнул некто Бурогоз, он же гражданин Буро Эммануил Эдуардович. Клюквенник старый, тертый, из послевоенных сук. На тайник, в котором Богоматерь лежала, он случайно вышел. Нарыл его наводчик в архиве письмишко расстрелянного большевиками батюшки, в котором тот намеками да ребусами всякими сообщает, где заныкал ценности из церкви, в которой служил.
Бурогоз как глянул, какое ему счастье привалило, — сразу дернул к Попятке… Это оценщик известный, Попятный Александр Николаевич. Ну, и как у них водится, двуликий Анус — краденое скупает по-тихому. Перетерли они, и Бурогоз скинул свою добычу по мизеру — пятнаху всего взял. Попятка — он ушлый, бегунов своих в черном теле держит. Клюквенникам в воровской среде ни почета, ни уважения, чуть что — отпетушат, опустят.
