На глазах росов из тьмы, окутавшей скалу, вылетел орёл. Пронзённый стрелой, он терял высоту, но не выпускал из когтей кожаной сумки. А вслед за орлом гнался, яростно каркая, большой ворон. Орел, ослеплённый ярким солнцем, как-то неуклюже заметался. Ларишка быстро схватила лук, пустила стрелу в ворона. Стрела, не долетев, вспыхнула и сгорела. Но колдунья, не дожидаясь, пока её угостят заговорённой стрелой или обратят во что-то нелетающее, поспешила скрыться во тьме. Когда она вернулась к отряду, ей пришлось выслушать немало насмешек насчёт вороны, которая гналась за сорокой-воровкой, приняв ту за орла.
А орёл, вконец обессиленный, опустился наземь перед Ардагастом и только тогда выпустил из когтей сумку. Манучихр занялся раной орла, по счастью оказавшейся несмертельной. А душой и телом мальчика, сидевшего под стеной Мирмекия, пришлось заняться Вышате, а чуть позже — Стратонику. Иоселе поначалу заверял мать, что просто перегрелся на солнце. И только после того, как Стратоник вроде бы невзначай заметил: «Самый опасный маг — это сильный, скрытный и лживый», — мальчик рассказал всё. Учёный, покачав головой, сказал, что такой опыт для многих кончился бы сквозной раной в собственном теле. А Ноэми, улыбнувшись сквозь слёзы, произнесла:
— Если уж ты решился воровать, да ещё в виде птицы, унёс бы лучше амфору вина у Харикла-башмачника. Или заставил его вылить её в канаву.
— Вот это сделать Харикла никакой магией не заставишь, — как ни в чём не бывало рассмеялся Иоселе.
Тем временем Вышата осмотрел чашу Сосруко.
— Горы — это священные Рипеи на Крайнем Севере. Море — это Ахшайна вместе с Меотидой. Реки — Днепр и Танаис. В Экзампее меня учили, что они текут с Рипеев.
— Голядь говорит, что в истоках Днепра никаких гор нет, — возразил Ардагаст.
— Священные горы и реки не всегда таковы, какими видятся земному глазу. И даже глазу мага. Иное священное место имеет несколько земных подобий. Может быть, это Альборз, хребет, окружающий мир смертных? Тем же именем зовут горы к югу от Каспия, величайшая из которых — Демавенд, гора магов, — сказал Манучихр, задумчиво теребя бороду.
— Альборз? — Вишвамитра пригляделся к чаше. — Да это же Кавказ! Вот эту двуглавую гору сарматы зовут Эльбрус — «сияющий», а горцы — Ошхамахо, Гора Счастья, и считают обителью богов. Тогда реки — Гипанис и Алонт[48]. Но они впадают в разные моря!
— Ясно одно — изображён здесь весь мир. Значит, чаша позволяет видеть всё, что есть в мире. Конечно, не кому угодно, а только хорошему волхву. Ладно! — Вышата спрятал чашу в свою суму. — За работу, брат Манучихр! Разгоним эту колдовскую темень на тропе.
В лесу у Каменного моста отзвучали музыка и песни, кончились поминки по храбрецам. Теперь Доко и Тлиф стояли, меряя друг друга настороженными взглядами. Кто из них станет царём — должно было решить народное собрание зихов. Они родились от разных матерей, выросли в разных семьях, у разных народов и друг в друге всю жизнь видели только соперников. А царская дружина уже раскололась. Сорок уцелевших воинов почти поровну разделились между двумя царевичами. О Хвите, конечно, и речи не шло: кто захочет царём полубеса, сына лесного страшилища? Хвит и сам не надеялся на царство и сейчас держался возле Доко, который не охотился на диких людей, как Тлиф.
— Не хватит ли с нас славы в этом походе? То ли Шибле от нас отступился, то ли чернокнижник зря морочил. С кем дальше драться — с мужеубийцами или с богами? Мы не Сыны Солнца, — сказал Тлиф.
— Это речь не мужа и не царя, а грека-пирата, — презрительно скривился Доко. — Захватил добычу — удирай в море, не захватил — тоже удирай. Возвращайся сам, если хочешь, а я вернусь только с сокровищами Сосруко.
Тлиф стиснул рукоять меча, с шумом выдохнул сквозь зубы. Затеять сейчас схватку — только погубить дружину, а вернуться на Туапсе братоубийцей... если вообще вернуться. Тут с одним Хвитом попробуй справиться! А возвратиться с половиной дружины — какой же он тогда царь, если его не слушают собственные братья? А если Доко и впрямь вернётся с сокровищами? Тлиф не спеша взобрался на коня и только тогда громко сказал:
— Я — старший царевич, и дружину веду я. Наш долг — завершить подвиг нашего отца. Вперёд, воины зихов, за сокровищами Рождённого Из Камня и головами тех, кто посмеет их тронуть!
Воины одобрительно зашумели. Невидимый ими клыкастый толстобрюхий демон сокрушённо вздохнул: его служба этим бестолковым и отчаянным варварам не кончалась. Ох, хоть бы этот перс сорвался со скалы и свернул себе шею!
Тропа шла на юг, всё выше и дальше в безлюдные горы. Слева поднимался заросший лесом крутой склон. А справа, глубоко внизу, ревела среди гранитного хаоса бесконечных скал, порогов, водопадов Госпожа Гор. То шагом, то рысью ехали по узкой тропе мужеубийцы туда, где вздымался двумя снежными шапками Фишт. За ними следовала дружина росов. А за теми — отряд зихов. Даже могучие зубры и медведи торопились уйти с дороги всех этих людей, готовых разить железом всякого, кто встанет на их пути. Что люди эти совсем не одинаковы — знал в лесу лишь старик с серебряным телом и оленьими рогами. А ещё — волосатый лесной человек, следовавший за зихами неотступно и незаметно для них. Через лес он двигался пешком быстрее, чем люди на своих конях по тропе. Его месть людям ещё не была закончена.
Росы остановились на привал у похожей на трезубец скалы. Немного южнее долина реки расширялась в большую котловину, а тут, в ущелье, в случае чего можно было отбиваться с двух сторон. Здесь уже почти не было дубов и буков. Над долиной вонзались в вечернее небо острые верхушки елей. Росам это напоминало Карпаты, а Вишвамитре — его родные Гималаи.
Пока в стане готовили ужин, Ардагаст в раздумье ходил по берегу. Почему амазонки внезапно бежали из надёжной крепости? Зачем они забираются всё глубже и глубже в самое сердце гор? Заманивают их, росов? Куда, к кому или к чему? Любая котловина или ущелье могли оказаться ловушкой. А у них даже не было проводника... Где-то позади — зихи, впереди — амазонки, и если они столкнутся, все подвиги росов в этих горах окажутся бесполезны.
Он сам не заметил, как ушёл довольно далеко вверх по течению. И вдруг увидел на вздымавшемся посредине реки камне девушку редкой красоты. Она сидела, расчёсывая длинные золотистые волосы. Тонкое зелёное платье, совершенно мокрое, плотно облегало её стройное тело, делая его ещё более соблазнительным. Нимало не смутившись, красавица приветливо улыбнулась Зореславичу:
— Царь Ардагаст! Ну как, нашёл то, что искал в Гиндукуше? А если нашёл, зачем забрался в эти горы?
