— Что слепошарые, будете знать, как со мной связываться, — гордо пробормотал я вполголоса и зашагал быстрее.
На лестнице я притормозил. Я не должен выбегать из подвала, будто за мной несётся Змей Горыныч о двенадцати головах. Мне следовало выйти солидно, не торопясь, будто все великие дела уже сделаны, и серые гномы вот-вот притащат лавровый венок, точно подогнанный под размеры моей головы.
Когда я преодолевал последний пролёт, то услышал, как возле входной двери притормозила машина. «Скорую помощь вызвали, — мелькнуло в голове с радостным испугом. — Во дают люди!»
Мне представилась картинка, как из белой ГАЗели вылетают два могучих санитара, швыряют меня на носилки и радостно затаскивают в кузов, пахнущий тысячью пролитых медикаментов. Поэтому я, прежде чем выйти, осторожно выглянул, прижавшись к холодному дереву косяка.
Ага, разбежался! Будут тебе вызывать скорую, две скорые, десять, сорок, пятьсот восемьдесят семь скорых по твою душу. Шагах в десяти стояла старенькая машина, по контурам напоминавшая четыреста двенадцатый «Москвичонок». Присмотреться тщательнее не давало почти полное отсутствие света. Кто-то, уже вылезший из машины, протягивал другому, ещё сидящему, несколько раскрытых веером бумажек. Вероятно, зелёные прямоугольнички десяток. Хлопнула дверца. Фыркнул мотор. И под весёлое урчание «Москвичонок» канул в промозглую темноту ночи.
Оставшийся зябко пожал плечами и направился к двери, ведущей в подвал. Вернее, направилась. Тёмная юбка до колен негромко хлопала по ногам, обутым в высокие сапоги. Я тихонько отполз в тьму простенка, искренне надеясь, что кто бы ни пробирался в подвал, он (вернее она) пройдёт мимо, не заметив мою, сжавшуюся от мрачных предчувствий персону. Уши вслушивались в цоканье каблуков. Вдруг звуки исчезли, словно таинственная незнакомка передумала спускаться в подвал и зашагала в небеса по невидимым нормальным людям ступеням. Вот она проходит мимо второго этажа. Вот попутно легонько касается карниза крыши. А вот и облака уже под её ногами. Небеса совсем близко, если по ночам не спишь, а охотишься за Красной Струной.
Но куда же она делась на самом-то деле?
Я никак не решался выглянуть, лишь вслушивался в тревожную тишину.
Постойте, постойте. А куда же делась моя, спасённая от слепошарых котищ троица? Не разбрелись же они по домам, скорбно взвывая о Кубе, безвременно оставившем мир на откуп тёмным силам. Вот ведь… У меня даже культурных слов не нашлось в адрес исчезнувших товарищей. Могли ведь выставить пост у двери и караулить по очереди, если боязно спускаться и шариться впотьмах, чтобы разыскать тело невинно убиенного Егора Ильича.
Ну мои-то ладно, а куда делась та, которую привёз «Москвичонок». Тогда я и понял, как могут жечься мысли. Как ворочаются они внутри, как пекут, как заставляют идти на самые неразумные поступки. Ну ведь умный человек просто отсиделся бы возле двери до утра, не так ли? Так то умный, а я, дрожа от возбуждения, выбрался из тьмы и опрометчиво шагнул наружу.
Если там и выстроили волшебную лестницу, уводящую к небесам, то я её не заметил. Потому что сразу же столкнулся с Электричкой. Сердце плаксиво стукнуло и вместе с душой провалилось куда поглубже. Меня вынесло прямо на главного врага.
— А, Егор Ильич, — металлические нотки прогнали тишину из переулка, и я увидел как блеснули зубы в хищной улыбке. — Не спится?
— Да вот, — хмуро сказал я, надеясь словами прогнать глухую волну отчаяния. Гулял тут мимо, и дай думаю…
Мой сарказм ничуть её не обескуражил.
— Не находишь, что наши пути, — улыбка стала и шире, и страшнее, — стали совпадать весьма странным образом?
— Чего там, — беспечно махнул я рукой, хотя всё внутри так и ныло от тоскливой волны. — Вы — начальница. Куда вы, туда и мы, малые да неразумные.
— Не надо, — господи, мне и неведомо было, что улыбка может оказаться такой большущей, а к ней прибавьте ещё багровый блеск глаз, да тёмную массу тела, нависшую надо мной скалой, готовой вот-вот опрокинуться. — Не надо на себя наговаривать. Это я насчёт малых.
Я не ответил. Только вздохнул глубоко. Насчёт малых, это я загнул. Даже в первом отряде меня поставили бы в середину строя. Ну, и что теперь будет?
— Зачем ты сюда явился?
— А вы зачем? — говорят, что нападение — это лучшая защита. — Не боитесь оставлять лагерь без присмотра? А вдруг завтра флаги не поднимут?
— Глупый вопрос, — презрительно выдала Электричка. — Вспомни, как ты жаждал поднять флаг. Представься возможность коснуться ещё одного, ты бы не отказался. Ни за что на свете. Поэтому сам знаешь, завтра будет КОМУ поднимать последние флаги. О флагах я беспокоюсь меньше всего. Куда более меня заботит Струна.
Директриса ошиблась. Я отказался от подъёма, когда провожал Эрику к верхним пределам.
— Струну не нашёл, — голос Электрички стал бесстрастным. — Струна цела. Я это чувствую. Так что бояться тебе нечего. Ступай.
Я сунул руки в карманы. Ну не проигран ещё бой. Не съест же она меня, в конце-то концов.
— Куда? — я ухмыльнулся через силу. — В подвал?
— В подвал ты не пойдёшь, — улыбку перекосило печалью.
— Это ещё почему? — я и сам удивлялся тому, как во мне росла смелость.
— Хорошо, — жёстко сказала директрисса. — Это будет так. Слушай внимательно. Я расскажу тебе будущее не по линиям руки, и не по звёздам. Я знаю, что ты пришёл сюда не один. И знаю, что Колька, собственно говоря, тебе тут не нужен. Да и от Инны ты с облегчением бы избавился. Тебе нужна только Эрика. Именно с ней ты хотел отыскать Красную Струну. Именно она должна стоять с тобой на вершине лагерного пьедестала, и пара ваших голосов рассказывала бы об удивительнейшей истории грандиозного свержения Электрички. Не верти головой. Мне известно, что вы все прозвали меня именно так. Но ты же и сам понял, что бывают прозвища и похуже, чем наши с тобой. Не спорь. Ты просто ещё не слышал, как зовут тех, кто никогда не попадёт на страницы всемирной истории. Но мы отвлеклись. Итак, ты и Эрика. Вы входите в подвал, — голос приобрёл издевательский оттенок, — рвёте струну и…
Последовала пауза. Я не ответил, только презрительно скривил губы.
— И никогда не расстаётесь, — закончила Электричка.
Переулок снова окутала тишина, только теперь не тревожная, а наполненная безысходной печалью. Моей печалью.
— Я не зря разделила эти пункты, — прогнала тишину Электричка. — Для тебя они несовместимы. Если ты возвращаешься в подвал… Я не поленюсь повторить, если ты возвращаешься в подвал, быть может, ты и разыщешь там Красную Струну. Быть может, ты даже её и порвёшь. Но тогда можешь смело забыть об Эрике. Ты никогда не станешь предметом её внимания.
