Было раннее утро. Над озерами поднимался туман. Вокруг стояла сонная тишина, нарушаемая только топотом копыт. Кейст, ехавший рядом со мной, зевал и потирал слипающиеся глаза. Это был худощавый смуглый парень тридцати двух лет, тот самый, с которым я разговаривала о новичках из Раствига. Этому парню, ей-богу, только алых глаз не хватало, чтобы выглядеть настоящим Вороном. Меня это всегда странно смешило. Смуглых и черноволосых немало на юге — горсты, лентры, карпейцы, да мало ли кто еще. Но у него было лицо Ворона — худое, узкое, с едва выступающими скулами и высоким, сдавленным у висков лбом, с тонким носом и тонкогубым ртом. Только близко посаженые глаза были небольшие и светло-серые. Он всегда утверждал, что его мамаша согрешила с Вороном, — хотя это, несомненно, не соответствовала истине, от Воронов полукровки не рождаются, это всем известно. Родом он был откуда-то из-под Рокайдо.
— Что, не выспался? — сказала я с усмешкой, глядя на его бледное, заспанное лицо, — Я говорила тебе, не ходи на свадьбу эту дурацкую. Дармовой выпивки захотелось?
Вчера в деревне, в которой мы остановились, играли свадьбу, и несколько моих ребят отправились туда, не смотря на мой запрет. Верховодил, конечно, кейст. Этот парень давно уже мог стать тцалем, если бы место не было занято — мной занято, кстати говоря. Так что слушаться он меня и не пытался, да я и не слишком рвалась им командовать, если честно. Командовать он и сам мог. Вообще-то этот парень мне нравился.
— Да иди ты, — буркнул он, доставая флягу и начиная свинчивать крышку.
Я засмеялась. Сзади расхохотался торренс, чернявый красивый парень, первый ловелас в моем отряде. Запрокинув голову, кейст поднес флягу ко рту и стал ловить ртом струю. Я подтолкнула его в бок, он поперхнулся и закашлялся, утирая мокрое лицо.
— Ты…. Ах, ты…
— Да ладно, уймись.
Он завинтил крышку и убрал флягу в седельную сумку. Солнце начинало пригревать, и туман, курившийся над озерами, постепенно рассеивался. Дорога пошла в гору. По левую сторону под обрывом все так же тянулись ярко зеленеющие луга с невысокой, словно подстриженной травой и редкими деревьями. Листва переливалась прозрачно-карамельными оттенками. Такой цвет бывает лишь у меда, когда он тянется с ложки тонкой ниткой. Лошади шли медленно — подъем был очень крутой.
— Эй, тцаль, — сказал кейст, дотрагиваясь до моего плеча.
Я повернула голову и посмотрела на него. В вырез его рубашки видны были выступающие ключицы. Он, и правда, походил на Ворона, даже очень, разве что еле заметная щетина нарушала это впечатление — у Воронов, как и у горстов, волосы на лице не растут. Я смотрела на него — с почти неосознанным удовольствием. Он был не то что бы моим другом, но он был в моей команде, он всегда был в моей команде, хотя давно уже принадлекжал к тем кейстам, которые ездили с собственными группами. Но я всегда чувствовала, что я могу на него положиться во всем, не смотря на все его выкрутасы…
— Ты о своей поездке на историческую родину так ничего и не рассказала.
— А чего рассказывать?
— Ты там не нашла себе случайно прекрасного принца, а, тцаль? Что-то ведь случилось с тобой там. Что, не мое дело?
— Кое-что случилось, — сказала я, — Но принцев не было, поверь мне.
Он на миг улыбнулся — сочувственной, немного грустной улыбкой. Серые глаза смотрели на меня. Выглядело это немного странно — такие светлые глаза в обрамлении черных пушистых вороньих ресниц.
— Ты изменилась, — сказал он, — Я думал, тебя беспокоит, что ты уехала от своего красавца. Не расскажешь?
— Да нечего рассказывать.
— Да-а?
— Потом, — сказала я, — Потом, ладно? Не приставай ко мне.
— Так принца не было?
— Нет.
— Но кто-то же был? — не успокаивался кейст.
— Тебе обязательно сейчас об этом говорить? — сказала я, наклоняясь к нему, — Да, был, но тебе, ей-богу, не понравиться, кто это был. Хотя, учитывая опыт твоей почтенной мамочки…
— Ты шутишь?
— Нет.
Кейст осмотрел на меня задумчивым взглядом. Потом вдруг засмеялся, зажал рот рукой, но, не выдержав, снова расхохотался, пригибаясь к шее лошади. Выпрямился, взглянул на меня, покрутил пальцем у виска и, обогнав меня, поехал вперед.
— Эй! — крикнула я, — Подожди, ты что?
Но догнать я его смогла лишь на повороте, когда дорога пошла ровнее. За поворотом подъем становился круче; дорога шла меж двух глинистых насыпей, видно, гору прорыли здесь, чтобы проложить дорогу. Лошади шли медленно, я ехала рядом с кейстом и молчала, хотя за минуту до этого хотела продолжить разговор.
— Кто он? — спросил вдруг кейст.
— Дарсай.
— О, вот как? Младший?
— Нет.
— Старший? Ты шутишь?
— Нет, не шучу, — сказала я, — Ему сто восемьдесят девять.
— Тогда какой же из него принц?
— Неплохой, поверь мне. Он лучше в постели, чем ты.
— Разве мы с тобой спали, тцаль? Я не мог этого забыть! — крикнул он со смехом.
Сзади донесся хохот моих ребят, услышавших его выкрик.
— Разве ты спишь с женщинами?!.. Не обращай внимания, тцаль, он коз предпочитает!
— Да пошли вы! — выкрикнул кейст, оборачиваясь к ним и скрещивая пальцы в неприличном жесте.
Подъем становился все круче. Я спешилась первая и, взяв коня под уздцы, повела его в гору; за мной спешились и все остальные. Солнце пригревало, становилось жарко. Я сняла плащ и убрала его в седельную сумку, оставшись в безрукавке. Не лето стояло на дворе, и воздух холодил мои голые руки, но в шерстяном плаще мне все-таки было жарко. Сняла я и шлем — на многие лиги вокруг я не чувствовала ни единого Ворона, и можно было ничего не опасаться. Косу я со вчерашнего вечера так и не заплела, и мои волосы, небрежно закрученные и убранные под шлем, рассыпались по плечам. Мы медленно брели вверх. Кейст снова пошел со мной, пиная мелкие камешки, кое-где встречавшиеся на дороге.
— Какого черта нас понесло на Перевал? — спросил он, поглядывая на меня.
— Подумай.
— Для засады не нужно столько народа…
— Слушай, чего ты ко мне пристал?
А он продолжал:
— Ты ведь из тех, кого Вороны называют Tjuri roko? А, тцаль? Я ведь давно тебя знаю. Тебя ведь привели сюда какие-то секреты. Нет? Ты серьезно думаешь, что про агентуру хэррингов никто не знает? И потом, наш старик уж очень тебя любит, тцаль. Или у тебя вкус на стариков?
— Эй, ты не перегибай.
— Ладно, молчу.
Подъем закончился, и начался такой же крутой спуск. Верхом здесь ехать было совершенно невозможно. Тормозя на пятках и сдерживая лошадей, мы спускались. Дорога уходила круто вниз и снова поднималась. В дождливую погоду здесь вообще невозможно было проехать. Видны были зеленеющие склоны гор с выходами белых пород, глинистая полоса дороги, ныряющая в понижения и взбирающаяся по крутым склонам, и ясное голубое небо. Полнеба занимала белая рябь перистых облаков, по другой половине плыли мелкие кучевые барашки. Последнюю человеческую деревню мы проехали вчера, дальше люди уже не жили — ни единой деревни, ни единого дома, — тишина и безмолвие царили вокруг, даже птицы не пели.
