Шаллан сникла и подавила желание напомнить о том, что раньше, когда она была прилежной и покорной ученицей, Джасна не раскрывала и близко столько тайн, сколько теперь.
— Так что же оно такое? То... место.
— На самом деле это не какое-то определенное место, — проговорила Джасна. — Не в том смысле, в котором мы обычно думаем о месте. Шейдсмар здесь, везде вокруг нас, прямо сейчас. Все вещи существуют там в какой-либо форме так же, как они существуют здесь.
Шаллан вздохнула.
— Я не...
Джасна подняла палец, чтобы заставить ее замолчать.
— Все вещи состоят из трех частей: души, тела и разума. То место, которое ты увидела, Шейдсмар — то, что мы называем когнитивной реальностью, — место разума. Все, что ты видишь вокруг, относится к физическому миру. Ты можешь дотронуться до него, увидеть его, услышать его. Таким образом твое физическое тело воспринимает мир. В свою очередь, Шейдсмар — это способ, который использует твоя когнитивная часть — твоя бессознательная часть — для познания мира. С помощью скрытых чувств, относящихся к той реальности, ты делаешь интуитивные шаги в логике и формируешь надежду. Скорее всего, с помощью этих дополнительных чувств ты, Шаллан, творишь искусство.
Вода плеснула в нос корабля, пересекшего гребень волны. Шаллан вытерла каплю соленой воды со щеки, пытаясь со всех сторон обдумать сказанное Джасной.
— Для меня это практически не имеет никакого смысла, ваша светлость.
— Надеюсь, что так, — сказала Джасна. — Я провела шесть лет, исследуя Шейдсмар, и до сих пор с трудом понимаю, что он из себя представляет. Мне придется сопровождать тебя несколько раз, прежде чем ты сможешь понять, хотя бы немного, настоящее значение этого места.
Джасна скривилась от подобной мысли. Шаллан всегда удивлялась, когда замечала ее явные эмоции. Эмоции были чем-то, вызывающим ощущение близости, чем-то человеческим. У Шаллан мысленный образ Джасны Холин больше походил на почти божественный. Если подумать, странный способ относиться к убежденной атеистке.
— Послушай меня, — сказала Джасна. — Мои собственные слова выдают мое невежество. Я сказала тебе, что Шейдсмар не является каким-то определенным местом, и в следующую секунду я называю его таковым. Я говорю о его посещении, хотя он всегда вокруг нас. В нашем языке просто нет подходящих терминов, чтобы его обсуждать. Давай я попробую объяснить по-другому.
Джасна встала, и Шаллан поспешила за ней. Они прошли вдоль борта корабля, ощущая, как палуба раскачивается под ногами. Моряки уступали Джасне дорогу, торопливо кланяясь. Они смотрели на нее с таким же почтением, как смотрели бы на короля. Как она это делала? Как контролировала окружающих, не делая, как казалось, совсем ничего?
— Загляни в океан, — сказала Джасна, когда они дошли до носа. — Что ты видишь?
Шаллан остановилась у бортика и уставилась на синие, пенящиеся волны. Здесь, на носу, она видела высоту волн. Бескрайний простор, раскинувшийся не только вширь, но и вглубь.
— Я вижу бесконечность, — сказала Шаллан.
— Слова художника, — проговорила Джасна. — Корабль плывет по неизведанным глубинам. Под этими волнами находится шумный, яростный, невидимый мир.
Джасна наклонилась вперед, схватившись за бортик одной открытой рукой и второй, покрытой безопасным рукавом. Она посмотрела вдаль. Не в глубины и не на землю, виднеющуюся в отдалении и с северной, и с южной сторон, а на восток. Туда, откуда приходили шторма.
— Существует целый мир, Шаллан, — продолжила принцесса, — которого наш разум касается только поверхностно. Мир глубоких, абсолютных мыслей. Мир, созданный глубокими, абсолютными мыслями. Видя Шейдсмар, ты погружаешься в его глубины. В каком-то смысле это чужое для нас место, но в то же время мы формируем его. С некоторой помощью.
— Что мы делаем?
— Что представляют собой спрены? — спросила Джасна.
Вопрос застал Шаллан врасплох, но теперь она уже привыкла к требующим размышлений вопросам Джасны. Она поразмыслила некоторое время и сформулировала ответ:
— Никто не знает, что представляют из себя спрены, хотя у многих философов есть разные мнения на...
— Нет, — перебила Джасна. — Что они такое?
— Я...
Шаллан подняла взгляд на пару спренов ветра, крутящихся в воздухе. Они выглядели как крошечные ленты света, мягко сияющие, танцующие один вокруг другого.
— Они — воплощенные идеи.
Джасна обернулась к ней.
— Что? — спросила Шаллан, подпрыгнув. — Я не права?
— Нет, — ответила Джасна. — Ты права.
Принцесса сощурилась.
— Вот лучшее, что я смогла придумать: спрены — это элементы когнитивной реальности, ускользнувшие в физический мир. Они являются общими идеями, которые получили частицу разумности, возможно, из-за человеческого вмешательства. Представь часто сердящегося человека. Представь, что его друзья и семья могли бы относиться к его гневу как к зверю, как к вещи, которая властвует над ним, как к чему-то внешнему. Люди обычно персонифицируют объекты и явления. Мы говорим о ветре, как будто он имеет свою собственную волю. Спрены — это такие идеи, идеи коллективного человеческого опыта, каким-то образом ожившие. Шейдсмар — место, где это происходит в первый раз, и это место принадлежит им. Хотя мы его создали, они придали ему форму. Они живут там; правят в своих собственных городах.
— Городах?
— Да, — ответила Джасна, снова обращая взгляд на океан. Она казалась обеспокоенной. — Спренов огромное количество. Некоторые так же разумны, как люди, и создают города. Другие похожи на рыб и просто плывут по течению.
Шаллан кивнула. Несмотря на то, что, по правде говоря, ей тяжело было понять все сказанное, не хотелось, чтобы Джасна останавливалась. Шаллан нуждалась в этом знании, жаждала его всей душой.
— Это имеет отношение к вашим открытиям? Насчет паршменов и Несущих Пустоту?
— Я пока что не смогла определиться. Спрены не всегда общительны. Иногда они не обладают знанием. Иногда они мне не доверяют из-за нашего древнего предательства.
Шаллан нахмурилась и посмотрела на наставницу.
— Предательства?
— Они рассказали мне о случившемся, — ответила Джасна, — но не уточнили деталей. Мы нарушили клятву, и это их очень сильно оскорбило. Думаю, некоторые спрены умерли, хотя мне непонятно, как может погибнуть концепция.
Джасна повернулась к Шаллан с торжественным выражением лица.
— Я понимаю, что ты ошеломлена. Тебе придется это изучить, все целиком, если собираешься помогать мне. Ты все еще хочешь?
— У меня есть выбор?
В уголках губ Джасны показалась улыбка.
— Сомневаюсь. Ты преобразуешь самостоятельно, без помощи фабриала. Ты такая же, как я.
Шаллан стала смотреть на волны. Такая же, как Джасна. Что это значило? Почему...
Она замерла, моргая. На мгновение ей показалось, что она увидела тот же узор, что и прежде, тот самый, заставивший ее листок покрыться выпуклостями. На этот раз он виднелся в воде, нанесенный на поверхность волны, как бы немыслимо это ни звучало.
— Ваша светлость... — проговорила Шаллан, схватив Джасну за руку. — Мне показалось, я увидела кое-что в воде, только что. Узор из острых линий, похожий на лабиринт.
— Покажи мне где.
— Он был на одной из волн, мы уже проплыли мимо. Но думаю, что видела его и раньше, на одном из моих листков. Значит ли это что-нибудь?
— Скорее всего, да. Должна признать, Шаллан, что нахожу совпадение нашей встречи потрясающим. Подозрительно потрясающим.
— Ваша светлость?
— Они в этом замешаны, — сказала Джасна. — Они привели тебя ко мне. И, похоже, все еще за тобой наблюдают. Так что, Шаллан, теперь у тебя нет выбора. Возвращаются старые времена, и я не вижу в этом знака надежды. Спрены поступили подобным образом ради самосохранения. Они чувствуют грядущую опасность, поэтому возвращаются к нам. Теперь наше внимание должно переключиться на Разрушенные равнины и древние остатки Уритиру. Пройдет много, много времени, прежде чем ты вернешься домой.
Шаллан безмолвно кивнула.
— Это тебя беспокоит, — сказала Джасна.
— Да, ваша светлость. Моя семья...
Шаллан чувствовала себя предательницей по отношению к братьям, которые зависели от нее. Она написала им и объяснила, не вдаваясь в детали, что ей пришлось вернуть украденный преобразователь и теперь она была обязана помогать Джасне в ее работе.
Ответ Балата оказался, в некоторой степени, позитивным. Он радовался, что по крайней мере один из них избежал надвигающейся на их дом судьбы. Балат полагал, что оставшиеся — три ее брата и его невеста — обречены.
Возможно, они правы. Не только отцовские долги сокрушат их. Было еще то дело, связанное со сломанным преобразователем отца. Одолжившие его люди хотели получить устройство обратно.
