свой монстр…
— Порауж, инамидтиспать! — отрезал де Борн. — Тьфу ты! и говорю как она! Надо бы привязать коня, да покрепче… Да-да, конечно, нам было бы так хорошо заночевать вместе, она же тёплая!..
— А вы и в самом деле большо-ой дурак, сэр… — покачал головой Тинч. — Вот, гляди! Не узнаёшь?!
Изображённое на бумаге лицо было точь-в-точь таким, какое они видели только что.
— Странно… — прибавил Тинч, внимательно осматривая портрет. — Или это костёр так освещает… Мне кажется, я её видал когда-то.
— Вот и женись на ней сам, если хочешь! — буркнул рыцарь, протягивая руку за куском мяса.
Спать легли молча.
2
— Птичка, странная птичка… Леонтий! Она следует за нами… Вон, видишь, она присматривается к нам с веточки кустарника!
— А, вон та? Розовая грудка, синяя головка, пёстренькая спинка? Это зяблик…
— Так это и есть зяблик… Какой доверчивый, смешной. Красивый!.. А у нас, у моря — всё каюхи да бакланы…
По предложению Леонтия, как оказалось — бывалого походника, они спускались вниз по оврагу. "Овраг, рано или поздно, приведёт к ручью, ручей — к реке, а где река, там и люди…" Неприятность оказалась в том, что Леонтий быстро стёр ноги в своих сандалиях, и де Борну пришлось уступить ему место в седле. Вдобавок, Леонтий всё-таки простудился этой ночью, и поминутно кашлял и хрипел в своём спортивном костюмчике.
— Как его зовут, твоего скакуна, кха-кха?
— Караташ, то есть Чёрный Камень. Сарацины не любят вороных, и этого жеребёнка уступили за полцены.
Пологий распадок, как и ожидал бывалый в лесах писатель, вскоре перешёл в явно натоптанную тропинку, к которой со всех сторон сбегалось множество тропинок поменьше.
Где они находились? В каком районе мира находился этот лес? Леонтий примечал и стволы сосен, и кусты черники у дороги. Средняя полоса? Не совсем так. По опушкам леса высились дубы, и не просто дубы, а падубы — у которых листья имеют острые кончики. Север России? Англия или Шотландия? Огромные вайи папоротника протягивались из чащи и пахли тяжело, снотворно, бальзамически. В то же время, на широких прогалинах вовсю цвели мимозы и скумпии — стало быть, это Кавказ или вообще какие-то южные широты? И какое сейчас время года? По-весеннему заливались птицы. Но по обочинам дороги плодоносила малина, и бабочки большими августовскими стаями поднимались над медово пахнущими, июньскими фонтанчиками таволги…
Близ тропы, в траве они нашли череп. Череп был похож на человеческий, но более удлиненной формы и с явно выпирающими клыками и хищными зубами.
— Псоглавец, — определил рыцарь.
Здесь же, в сухих кленовых, буковых и дубовых листьях, были разбросаны остальные кости. Среди них путники нашли изорванный и заляпанный засохшей кровью белый нагрудник с чёрным крестом. Череп и кости были, судя по всему, обглоданы, причём зубами не менее крепкими.
— Ещё они называют себя "заградительный отряд", — пояснил Бертран. — И кричат, что святой Категорий завещал им отслеживать и убивать всякого, кто возвращается из крестового похода раньше, чем будет окончательно отвоёван Гроб Господен.
— "Категорий" — одно из имён дьявола, — вспомнил Леонтий.
3
— Ну не знал я, что самая красивая женщина в мире на самом деле — кентавр!
— Видишь ли, Берт, — Леонтий покачивался в седле. Коня вёл де Борн. — Пускай эта земля заселена монстрами. Да, возможно это что-то вроде чистилища. Здесь ты можешь встретить кого угодно. Однако, посуди сам, если мы тоже здесь, стало быть, мы тоже в чём-то монстры. И вообще, кем с точки зрения любого монстра, любого зверя является человек? Тоже монстром!
— Интересно услышать такие слова от моего оруженосца.
— Хорошо, — вмешался Тинч. — Ежели вам, сэр рыцарь, это кажется предосудительным, то отдайте Леонтию свои сапоги и надевайте его сандалии. И усаживайтесь на коня. И, в конце концов, оруженосцами вы назначили нас сами. Мы к вам официально не нанимались. Хотите, следуйте на свой турнир, деритесь за ту, которую никогда не видели, враждуйте с королём и сочиняйте песни для самого себя.
— Всякого другого на твоём месте я изрубил бы в куски, — проворчал рыцарь.
Тинч кивнул согласно:
— Да. Всякого другого. Но не меня, во всяком случае. А то, что вы смеете повышать голос на человека, старшего вас по возрасту и вдобавок начисто стёршего ноги в свой обуви, недостойно истинного рыцаря. Скажите, вас так мучает вопрос — а не трус ли вы?
— Я не трус! Тинч! Я сражался и был три раза ранен под стенами Ашкелона! Я видел смерть каждый день и каждый час! На моих глазах умирали тысячи людей, и тысячи раз мог погибнуть я сам!
— Ты говоришь это мне или себе?
— Ч-чёрт! Упрямый тагркоссец!
— Да, на меня где сядешь, там и слезешь. Как и на тебя. И всё же?
— Ну да, ладно! Только ради того, чтобы нам не рассориться окончательно. Вчера я показал себя трусом. Признаю это. Ты доволен?
— А ты?
— Да будет вам препираться! — сказал мудрый Леонтий. И прибавил:
— По-моему, за нами кто-то следит. Я слышал шуршание в кустах.
— Это, наверное, моя вчерашняя возлюбленная, — проворчал де Борн.
— С двух сторон одновременно?.. Поглядите-ка, что это там, на дороге?
Впереди показался перекрёсток. Ровно посередине пересечения двух тропинок (или дорог? лесные дороги — всегда тропинки) возвышался толстый пень, на верхушке которого кем-то и когда-то было закреплено старое тележное колесо.
Глава 5 — Псоглавцы и крысокоты
Я, который был на своём добром коне, опустил кремень у своей аркебузы; обернувшись к товарищам я сказал: "Первым я убиваю этого; а вы, остальные, исполняйте ваш долг, потому что это — подорожные убийцы, и ухватились за этот маленький случай только для того, чтобы нас убить".
Бенвенуто Челлини, "La Vita…" [6]
1
К подножию пня были прикручены толстой верёвкой рыцарские доспехи. Здесь были и налокотники, и наколенники, и самая главная драгоценность — кольчуга, и родовой щит де Борнов с изображением вставшего на задние лапы медведя с дубовыми листьями, и огромное копьё, и ещё мешки, и ещё чьи-то пожитки…
— О Господи, да это же мой боевой доспех! И, наверняка, вещи моих оруженосцев! — воскликнул де Борн.
— Осторожнее, сэр рыцарь, быть может, это…
— …ловушка… — не успел досказать Тинч, но сэр Бертран, отпустив повод Караташа, бежал вниз по склону.
В тот же миг огромная сеть накрыла его сверху, а из кустов с торжествующим воем, потрясая ножами и дубинами, полезли клыкастые, покрытые шерстью существа. Оскаленные пёсьи морды были у них, а грудь каждого украшал белый грязный нагрудник с чёрным
