Выскочив из башни, я осмотрелся, ища, где бы мне остановиться на ночь. Тут я услышал до боли знакомые звуки, которые всколыхнули мою кровь — где-то тут была кузня и в ней кто-то работал. Я двинулся туда с мыслью: лучше напрошусь ночевать в кузне на свежем воздухе, чем лягу в том клоповнике.
Обогнув угол башни, я увидел то, что искал. Кузня стояла на заднем дворе замка, отдельно от всех построек, именно оттуда раздавались звуки ударов молота о металл. Подойдя ближе, я был приятно удивлён: кузня оказалась лучшим строением в этом замке — ни одного покосившегося или выпавшего камня, кроме того, всё было промазано глиной.
«Видимо, здесь работает настоящий кузнец», — с уважением подумал я, заходя под навес.
Хозяин кузни оказался ростом вровень мне, правда, в ширину был как большой двустворчатый холодильник в доме маминых друзей. Я встал слева от наковальни, за спиной кузнеца, и стал наблюдать за совершающимся таинством. Кузнец ковал подкову, медленно, аккуратно проковывая каждый её миллиметр. Почувствовав, что в кузне кто-то есть, он повернулся и я невольно разинул рот. Больше всего меня поразило не то, что вместо рук у кузнеца были металлические протезы в виде клещей и молотка, а то, что он был гномом. Классическим таким гномом из кинофильмов и фантазийных книг, что я иногда почитывал. Низкие надбровные дуги, нос картошкой, борода, заправленная в кожаный фартук, маленькие косички, висящие из-под кожаного колпака на голове — в общем, на меня недовольно смотрел яркий представитель Подгорного племени. Память услужливо подсказала обычное приветствие гномов и я рискнул поприветствовать недовольного гнома на его же языке, который я оказывается тоже знал.
— Приветствую мастера Подгорного племени, — обратился я к нему на гномьем языке, как услужливо подсказала неизвестная часть моей памяти, как «основного наречия Подгорного племени».
Брови гнома немного поднялись, но тут же вернулись на место. Он внимательно на меня посмотрел и его брови снова поднялись вверх. Неожиданно, так же на гномьем он произнёс:
— Одевай фартук, бери молот и сделай мне подкову.
Я удивлённо на него посмотрел, но спорить не стал. Сняв одежду, чтобы не прожечь её, я остался в одних трусах. Затем надел фартук и, взяв горновые клещи для закладки металла в горн, подошёл к куче лежащих обрезков металла, выбрал кусок, подходящий по размеру для подковы и сунул его в огонь. Гном тем временем закончил работу и положил подкову на камни рядом с половиной деревянной бочки, по которой журча бежал ручей, держа её всегда полной.
Гном отодвинулся от наковальни и внимательно стал на меня смотреть. Поняв, что он устраивает мне проверку, я не захотел подвести своего дедушку и постарался вспомнить всё, чему он меня учил. Странно, но все мои знания прекрасно вспомнились, даже те слова деда, которые, как я думал, навсегда забыл. Особенно странно это было потому, что я помнил слова деда и отца только касаемо кузни и металла, а всё остальное вспомнить не мог, как ни старался.
Подойдя к горну, я посмотрел вниз. Там располагались ножные мехи, с помощью которых, со слов деда, раньше в горн для увеличения температуры пламени закачивался воздух. Затем я посмотрел в горн и увидел, что угли пышут жаром.
«Всегда сбрызгивай угли водой, — вспомнились слова деда, — так и стабильный нагрев металлу дашь и он быстрее нагреется». Я зачерпнул ковшом воды из ручейка и слегка сбрызнул угли: они зашипели и покрылись чёрной коркой. Отложив ковш, я стал давить ногой на меха, разогревая угли и металл. Временами, когда с углей сходила чёрная корка, я снова сбрызгивал их водой.
Посмотрев на цвет куска металла, лежащего в горне, я задумался: в зависимости от марки металла или стали существовала и температура его нагрева. По идее, работая с незнакомым материалом, я должен был засечь все цвета которые проходит металл до пережога, но мне не хотелось портить заготовку на глазах у гнома, поэтому я повернулся к нему и решил пока разговаривать с ним на гномьем:
— Цвет?
Гном хмыкнул и ответил:
— Белый.
Поработав мехами, я довёл кусок железа до белого каления. Прежде, чем достать его из горна, я подошёл к уже выкованной гномом подкове и, взяв её ковочными клещами, осмотрел со всех сторон: нужно было уточнить форму, наличие шипов и прочие нужные вещи. Запомнив всё это, я подошёл к горну, вытащил клещами поковку, взял в руки небольшой молот и нужные для формирования подковы инструменты: дорожник, пробойник, шпильку.
Странно, но всё, что сейчас делал самостоятельно, я бы никогда не смог повторить дома без дедушкиной помощи. В этом странном месте, в которое я попал, все, что когда-либо о металлах говорил дед, всплывало в памяти так отчётливо, будто это было сказано им вчера.
«Жаль, что только о металле», — с сожалением подумал я.
Поэтому, помня всю последовательность действий я начал работать: сначала вытащил полоску металла, сделал с помощью инструментов шипы на концах, затем прорубил гвоздевую дорожку. Когда я закончил первый этап, руки мои едва держали инструмент и тряслись от усталости — всё же навыка работы у меня было меньше, чем знаний. Но, держась на одной воле, я смог закончить первый этап работы и снова сунул полоску в горн для нагрева, поскольку она уже остыла. Когда заготовка снова стала белой, я вытащил её и сделал средний шип, а также пробил отверстия под гвозди.
Затем снова положил её в горн. Пока почти готовая подкова грелась, я опять взяв в руки уже остывшую подкову, выкованную гномом, и ещё раз оглядел её: на третьем этапе ковки нужно было согнуть заготовку по шаблону, потом отбухтовать внутреннюю кромку и, наконец, выровнять.
За один проход у меня это сделать не получилось, пришлось ещё два раза нагревать металл, чтобы закончить всё необходимое. Когда я клещами выносил готовую подкову, чтобы положить её на камни, для остывания, то едва держался на ногах: руки и ноги дрожали от непривычной работы, пот заливал мне лицо, а ладони грозили вскоре покрыться нешуточными мозолями. Но, украдкой глядя на гнома, я был счастлив, и моё самомнение стремительно увеличивалось — во время моей работы выражение лица гнома менялось, как погода. Сначала оно было презрительным, затем стало проступать удивление, потом недоумение, а теперь, когда я выложил подкову для остывания, гном выглядел откровенно ошарашенным. Его высоко поднятые брови и закушенная во рту борода выдавали крайнее изумление.
Не говоря ни слова, он подошёл к ещё не остывшей подкове, взял её клещами протеза, поднёс к глазам и внимательно осмотрел.
Когда моя гордость за себя стала выплывать наружу в виде счастливой улыбки на пол-лица, гном обрушил меня на землю, обломив всё.
