— Ну и рожа, — пробормотал неумытый Хилле и закашлялся.
Синяка посмотрел на него, словно издалека, шевельнул губами, но не произнес ни слова. Он спокойно взялся за колесо и налег плечом рядом с кашляющим солдатом, который был с ним одного роста, но шире примерно в два раза.
Толкая единорог, Синяка почти не думал о том, что находится среди тех самых людей, с которыми два дня назад сражался у Черных ворот и которые убили почти всех его товарищей. Сейчас Синяку занимало совсем другое. В его жизни было много необъяснимых странностей, которые в свое время привели его в приют для неполноценных детей и которых он старался не замечать. Начиная с цвета кожи и заканчивая тем, что он понимал все, о чем говорили Завоеватели. Всю свою короткую жизнь Синяка прожил в Ахене. Он ни разу не бывал за пределами города и уж конечно не знал ни слова ни на каком языке, кроме своего родного. И тем не менее, чужая речь не казалась ему сейчас незнакомой. Он тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли.
Возле круглой башни отряд остановился. Это была старинная башня, сложенная из необработанных булыжников, между которыми клочками торчал темно-зеленый мох. Из бойницы свешивался грязный белый флаг.
Горожане не трогали башню много лет, ибо с незапамятных времен она служила местом обитания беспокойного духа Желтой Дамы. Когда-то Желтая Дама была настоящим привидением, коварным и опасным, но с тех пор, как она начала бродить по каменным плитам и винтовым лестницам башни, прошло уже около тысячи лет, и за это время Желтая Дама изрядно поутихла и, в конце концов, превратилась в полупрозрачную тень.
Завоеватели, разумеется, этого знать не могли. Заманчивая мысль расположиться на отдых в башне и занять ее, опередив другие отряды, отчетливо проступила на их обветренных лицах. Занимать брошенные горожанами дома не хотелось — опыт непрерывных войн приучил их не поворачиваться к завоеванным городам спиной. Башня казалась идеальным местом: крепкие стены, узкие бойницы, тяжелая дверь, за которой можно спокойно заснуть, — чего еще желать?
Оборванные, с пятнами пота на куртках, многие с повязками серого полотна на ранах, они молча смотрели на своего командира и ждали его решения.
Командиром передового отряда, который сошел на ахенский берег с борта драккара «Медведь», был невысокий плотный человек лет сорока с длинными смоляно-черными волосами и блестящими карими глазами. Солдаты называли его между собой запросто Косматым Бьярни, о чем тому, несомненно, было хорошо известно.
Бьярни задумчиво смотрел на свое воинство. С ним в поход вышло сто человек. Сейчас на центральной площади завоеванного Ахена стояли восемьдесят семь. Остальных он потерял в сражениях, а двое умерли от горячки еще в начале похода.
Вот белобрысый Норг, могучий парень в серой куртке без рукавов, наброшенной поверх кольчуги. Рядом с ним мрачноватый тощий Хильзен, темноглазый смиренник. Хильзен морщится: у форта он был ранен в руку, и Норг, добрая душа, сделал ему перевязку, на которую смотреть без содрогания было невозможно. Чуть поодаль Тоддин-Из-Дерева, светловолосый, ленивый и непробиваемо спокойный, стоит и поглядывает исподлобья ясными глазами. Хилле Батюшка-Барин привалился к единорогу и задумчиво шевелит пальцами ног, высовывающимися из дыры в сапоге.
Усталые, грязные, голодные — непобедимый отряд Завоевателей с драккара «Медведь».
Бьярни негромко сказал:
— Лучше этой башни нам здесь ничего не найти.
Завоеватели одобрительно загалдели. Хильзен потрогал рукоять меча и загадочно улыбнулся. Одна из его многозначительных улыбочек, что так выводили из себя Норга.
— Не стоит торопиться, — как всегда, спокойно произнес Тоддин, и Бьярни повернулся в его сторону. — Там вполне может быть засада. Лучше дождаться ребят с «Черного волка»…
— И потом они сами займут нашу башню, — перекосившись не то от боли в руке, не то от неприятной мысли, вмешался Хильзен.
Синеглазый юноша неожиданно усмехнулся и опустил голову. Заметив это, Бьярни вспыхнул и резко схватил его за плечи.
— Ты понял, о чем мы говорили! — сказал он.
Синяка отмолчался.
— Ты понял! Понял! — повторял капитан. Левой рукой он уже вытаскивал нож. — Говори! Ты понял?
Юноша нехотя сказал:
— Да.
Бьярни поднял ножом его подбородок.
— Откуда ты знаешь наш язык? Лазутчик?
— Оставь парня, — вмешался Тоддин.
Капитан сильно встряхнул свою жертву. Смуглое лицо слегка поморщилось, но ни тени страха не мелькнуло в ярко-синих, как пролитые чернила, глазах.
Косматый Бьярни посмотрел на него с недобрым интересом.
— Так откуда ты знаешь наш язык?
— Я не могу объяснить, — сказал Синяка. — Просто… — Он махнул рукой, из чего можно было заключить, что язык Завоевателей носился в воздухе где-то неподалеку.
— А сквозь стены видишь? — поинтересовался Норг и шмыгнул носом.
Юноша обернулся к нему и ответил вполне дружелюбно:
— Ты хочешь знать, есть ли в башне люди? Нет, людей там нет. И не было вот уже несколько столетий.
— Стало быть, мы можем ее занимать? — уточнил Норг.
— Да, — медленно произнес молодой человек, — если не боитесь…
Хильзен задрал подбородок и язвительно поинтересовался:
— Кого же нам здесь бояться?
— Призрака Желтой Дамы, — объяснил юноша. — Довольно неприятная особа, так рассказывают.
На площади грянул здоровый дружный хохот.
— Малыш, — снисходительно произнес Хильзен, которому едва исполнилось девятнадцать лет, — если у вас в городе все такие, как ты, то я не удивляюсь, что мы вас побили…
Синяка не обиделся. Подождав, пока перестанут смеяться, он спокойно сказал:
— У нас таких больше нет.
Косматый Бьярни поманил его пальцем. Горожанин подошел ближе, не опуская глаз.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросил капитан.
— Синяка.
— Это имя или прозвище?
Синяка немного подумал.
— Имя, — сказал он наконец.
Бьярни положил тяжелую ладонь ему на плечо. Покосившись, Синяка увидел на волосатой лапе капитана широкий кожаный браслет, утыканный шипами.
— Так вот, Синяка, пойдешь с нами в башню. Не исключено, что ты ценой своей жизни хочешь погубить доблестных парней с «Медведя». Но больно уж неохота отдавать башню волчарам.
Синяка не выразил ни удивления, ни страха. Он повернулся и зашагал к тяжелой двери, на которой даже не было замка, потом остановился и поманил к себе могучего Норга. Норг уперся в мостовую, расставив пошире ноги в почти новых кожаных сапогах, и потянул дверь на себя. Несколько минут он пыхтел и медленно багровел, затем дверь подалась с адским скрежетом. Норг ворвался в башню, не заметив даже, как толкнул по дороге Хильзена, который схватился за раненую руку и безмолвно скорчился у стены, уставившись в одну точку и приоткрыв рот. Синяка обошел его и оказался в пыльном сумраке башни у винтовой лестницы.
