Девочка мгновенно представила: Пукы со своими нечесаными патлами и в лохмотьях подходит к какой-нибудь надменной голубоволосой ведьме… И захохотала в голос! Рядом радостно повизгивала малышня и, прямо как олень, трубил Аккаля.
– Тогда мы точно от Пукы избавимся. Пых – и нету! – изображая пальцами вспышку, сквозь смех простонал Аккаля.
Орунг медленно повернулся к нему:
– Ты о моем брате говоришь. – Голос его звучал так холодно, что, казалось, был способен заморозить и эту морозную Ночь.
Аккаля попятился под недвусмысленно угрожающим взглядом:
– Ты чего, Орунг? Ты ж сам…
– То я. А то ты. Понятно? – все тем же спокойным ледяным тоном пояснил Орунг, и Аккаля торопливо закивал.
Тан глядела на Орунга совсем восторженно – ну ку-ул!
– Пойдемте, оленей посмотрим, – после недолгой паузы примирительно предложил Орунг. – Скоро в пауль возвращаться.
– Я с тобой, Орунг! – Девочка вскочила первая. – А то сказки такие страшные рассказывали, боюсь я теперь одна. – Тан застенчиво зажмурилась – глаза ее превратились в тонкие лукавые щелочки. Орунг усмехнулся и, подхватив оба длиннючих шеста-хорея, свой и девчонки, направился к оленям. – Цо! Цо! – хорей Орунга легонько похлопывал по оленьим спинам, разгоняя зверей по тундре на поиски уцелевшего под снегом корма.
– Цо! Цо! – звонко вторила Тан.
– Боится она, – обиженно проворчал Аккаля вслед удаляющейся парочке. – Истории страшные про Черных Аккаля рассказывает, а бояться так с Орунгом ходят. – Он круто повернулся и направился в противоположную сторону, зло тыча хореем в гладкие оленьи бока с уже заросшими шерстью клеймами. Толстая, отъевшаяся за минувший День важенка[5] укоризненно фыркнула ему в лицо, обдав теплым дыханием. Олени еще жались к людям, но скоро они свободно разбредутся по тундре, глодая веточки низкорослых деревьев и разбивая наст в поисках скудного корма. Аккаля вздохнул. Хорошо, что их еще долго не придется собирать – почитай всю Долгую ночь. Зато как Долгий день настанет, уж набегаемся. Аккаля приуныл – гоняться за одичавшими за Ночь оленями он не любил. Да еще опять все девчонки за Орунгом побегут, а ему достанется малышня вроде Рапа. Или Пукы, нудный, как сучение веревок из жил. Толстяк неприязненно уставился в спину идущему впереди Пукы. Потом украдкой оглянулся через плечо – не видно ли Орунга. На полных губах заиграла шкодливая ухмылка. Он погрозил кулаком поспешающему за ним Рапу. Малыш удивленно уставился на старшего, потом понимающе усмехнулся. Аккаля протянул хорей перед собой. И, выждав момент, резко ткнул Пукы под коленки. Тощий нелепо взмахнул руками и рухнул плашмя. Рап хихикнул.
Аккаля остановился над неподвижно лежащим противником и все с той же усмешкой потыкал в него хореем:
– Так и будешь лежать? Может, встанешь, сделаешь чего? – Он кивнул на отлетевший в сторону хорей Пукы. Мальчишка не шелохнулся. – Не встанешь, – сам себе кивнул Аккаля. – Так и знал, однако, – и ударил Пукы шестом по плечам. – А теперь как, сопливый-слюнявый?
Пукы поджал колени и, прикрывая руками голову, откатился, пытаясь уйти из-под ударов. Аккаля немедленно перехватил шест и ткнул вперед, угодив свернувшемуся в комок мальчишке в бок:
– Вставай! Бери хорей! Драться будем! – сопровождая каждое слово очередным болезненным тычком в грудь, в ребра, в ноги, повторял надвигающийся Аккаля. Но Пукы только больше сжимался, отползая в сторону. Маленький Рап перестал хихикать, глаза его стали круглыми от испуга.
– Оставь его, Ак, сдурел, однако? – малыш бесстрашно метнулся вперед, повисая на локте старшего.
– Не лезь, Рап! – взревел Аккаля, одним взмахом руки отбрасывая того в снег. Пукы отползал. Ветви стелющегося почти по земле деревца мягко ткнулись ему в спину, потом раздались – и Пукы остановился, упираясь спиной в тонкий жилистый ствол. Он не кричал, лишь судорожно вздрагивал под сыплющимися на него ударами. Глаза Аккаля налились кровью. – Бить его буду! – брызжа слюной, орал он, то и дело попадая хореем по веткам и стволу деревца. Над тундрой прокатился глухой стук. – Пока не встанет и драться не начнет! Вставай! Хоть раз будь как хант-ман, ты, сопля теплая! – Он вскинул шест. И, обеими руками перехватив хорей за конец, широко размахнулся.
Хрясь!
Сухой треск удара заставил пасущегося неподалеку оленя прыгнуть в сторону. Хорей резко вывернулся из рук, едва не вывихнув Аккаля плечо, и рухнул прямо на колени Пукы. Чужой шест со скоростью атакующего медведя прянул навстречу и с силой толкнул обидчика в грудь. Издав короткое «пуф!», Аккаля уселся в снег.
– Ты чего, с деревом дерешься, Аккаля? – опуская свой хорей, поинтересовался нависший над ним Орунг. За его спиной медленно поднимался на ноги дрожащий Пукы. Мгновенным движением Орунг подцепил на кончик торбоза упавший хорей Аккаля и быстрым толчком ноги швырнул его владельцу. Тот едва успел подставить руки – иначе хорей угодил бы ему в нос. – Вставай, однако. – Хорей Орунга завертелся таким стремительным колесом, что порыв ветра взметнул вокруг вихрь снежинок. – Со мной подраться попробуй! – стоя в ореоле кружащих снежинок, процедил Орунг.
Аккаля встал. Потопал торбозами, отряхивая прилипший к одежде снег. Заячьим скоком порскнул прочь, пригибаясь за деревцами и обходя Орунга по широкой дуге.
– А ты, Пукы, не смей говорить, когда я рассказываю! И с девчонками нашими не заговаривай, понял? – донесся его голос сквозь сплетение ветвей. – Не то я тебя достану! Брат с тобой не всегда будет!
Маленький Рап развел руками, словно извиняясь, и, раздвинув ветви сосны, нырнул следом за Аккаля. Послышался его громкий, возмущенно выговаривающий голосишко, потом звук затрещины – и удаляющийся басовитый рев. Похоже, Аккаля нашел, на ком сорвать злость.
Свиток 2
Про то, что хант-ман хант-ману – друг, товарищ и брат
– Хант-ман, – опуская хорей, презрительно пробормотал Орунг. – Большой охотник! – Он стремительно повернулся – и ткнул брата хореем в грудь, снова опрокидывая его в снег. – Ты чего с ним не дрался? – нависая над упавшим, требовательно спросил Орунг. – Зачем себя бить позволил?
– Неправильно хант-ману хант-мана бить, – отплевываясь от снега, прохрипел Пукы. – Обычай не велит, предки не позволяют…
– Тебе не позволяют, Аккаля попросил – ему позволили? – в свете луны было видно, как насмешливо поползли вверх густые брови Орунга.
– Аккаля еще за это поплатится, – потирая бок и грудь, простонал Пукы. – Помрет, попадет к ним, предки его спросят: зачем своего хореем бил?
