Его взгляд остановился на кинжале. Рука потянулась к нему. Взять и вонзить его себе в сердце, покончить со всем разом! Ах, эта сладость небытия!
«Нечестная игра! — скептически заметил внутренний голос. — Он просто заколдовал тебя, дурачина!»
Мэт замер, прислушиваясь к себе. Потом его рука сама снова потянулась к кинжалу. «Это не твоя воля, сопротивляйся!», настаивал упрямый внутренний голос. И Мэт прибегнул к помощи Гамлета.
...Скончаться. Сном забыться.
Уснуть. И видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся...
...Так всех нас в трусов превращает мысль.
Так блекнет цвет решимости природной
При тусклом свете бледного ума...
Депрессия не ушла. В конце концов, Гамлет не был воплощением воли к жизни — до самого конца пьесы, пока не понял, что умирает. Однако рука Мэта перестала тянуться к кинжалу. Бессмысленно убивать себя, когда единственное, в чем ты уверен, — это факт твоего существования.
Малинго нахмурился. Сделал круговое движение, поводя ладонью в воздухе, как если бы вытирал грифельную доску. Вал депрессии вдруг отхлынул от Мэта, чуть не разнеся его на куски. Пока он собирал себя, Малинго уже снова наставил на него палец.
— Кишка тонка — тягаться со мной!
И зажурчал на своем колдовском наречии.
Мэт ощутил внезапную слабость и пустоту в животе. Неужели и вправду колдун сыграл на идиоме и истончил ему кишки? Неужели он способен на такие дешевые шуточки?
Да, он способен на все.
Мэт отчетливо почувствовал, как его желудочный сок и всякие нехорошие вещества неотфильтрованными проникают в кровь. Нельзя было терять ни секунды. Конечно, перитонит ему не грозит, пока не лопнул аппендикс, но что-то похожее вполне может произойти. Малинго наблюдал за ним, скаля зубы. Гнев взыграл в Мэте — или желудочный сок — в данном случае это было неважно. Стиснув зубы, он наскоро перекопал свои кладовые, собранные за двадцать лет, в поисках нужной фразы. Несколько советов на выпускание кишок попались под руку, а вот произвести обратную процедуру никогда ни одному поэту в голову не приходило. В отчаянии Мэт попробовал почти свое:
Я не поэт и не масон,
Но каждую из хромосом —
Во имя равенства и братства! —
Верни назад, мой верный ген:
Как пел когда-то Питер Пен —
Мои кишки — мое богатство!
Вирши были скверные, но они подействовали. Внутренности стали на свое место, и Мэт перевел дух. Лицо колдуна утратило всякое выражение. Мэт, напротив, пришел в состояние боевой готовности. Надо было опередить Малинго, первому сделать выпад. Пожалуй, авгуры — хорошая мысль.
Разбирая внутренности куры,
Как-то раз сказали мне авгуры,
Червячка найдя в кишочках след:
— Все при куре, только сердца нет...
Малинго вдруг пришел в полное замешательство. Схватился за сердце, судорожно глотнул. И только осенив грудь каким-то символическим жестом и пошептав, он избавился от внезапного приступа. Мэт тоже почувствовал облегчение — все-таки он был не большой любитель убийств. Малинго скривил рот, потеребил бородку и уставился на Мэта, как будто прикидывая, сколько кусков наживки для рыб получится из его печени.
Гордо вскинув голову, Мэт встретил этот взгляд. В конце концов, что ему еще оставалось?
— А ты обладаешь кое-какой силой, — протянул Малинго. — В достаточной мере, чтобы быть мне полезным. Впрочем, это означает, что и вреда от тебя тоже можно ждать. И чего же больше — вреда или пользы? Надеюсь, пользы, иначе я незамедлительно стер бы тебя с лица земли.
Мэт навострил уши. Что это? Предложение вступить в местные структуры власти?
Малинго отвернулся и с подчеркнутой беззаботностью прошелся по комнате.
— Ты отказался от предложения Астольфа; это указывает, что в твоем характере могут быть нужные мне черты.
«Ну да, такие, как трусость, алчность, равнодушие и нежелание вступать в открытый бой. — Мэт глядел колдуну в спину. — Именно такой характер ему и нужен».
— Мы должны, конечно, подвергнуть тебя испытанию: то ли это, что надо...
— Зачем столько хлопот? — забеспокоился Мэт. — Все просто, я — натура осторожная. Я не приму ничью сторону, пока не пойму, чью сторону принять.
— То есть? — потребовал объяснений колдун.
— Например, когда король накинулся на тебя, я же не знал, кто из вас двоих выйдет победителем.
— Ясно, — кивнул Малинго. — В этом есть здравый смысл, хотя не слишком много веры в колдовство. Но я могу понять твои колебания. Мы с Астольфом старались на людях изображать из себя лучших друзей. Где же тебе было разобраться, на чью сторону встать, если ты не знал, что мы на ножах?
Кажется, Малинго забыл, что Мэт совсем недавно в городе.
— Хвалю тебя за сдержанность, которую ты проявил, — продолжал колдун. — Умеренность и мудрость — редкие свойства для новичка в нашем деле. Это мудро — сначала удостовериться, кто лучше будет продвигать тебя, а уж потом взять его сторону.
Он остановился перед Мэтом, скрестив на груди руки.
— Однако теперь ты удостоверился. Король против меня ничто, к тому же я вполне могу обойтись без него, если сочту нужным. Вступай в союз со мной, и Астольф тебе ничего не сделает. Я иду в гору, пойдешь и ты, если присягнешь мне на верность.
Мэт смотрел на колдуна во все глаза. «Вот это финт! Из грязи да в князи! Хотя нет, не в князи — в пешки».
Малинго насупил брови.
— Раздумываешь? Может, я зря предлагаю? Что тебя удерживает?
— Э... ну... я просто по натуре такой, как я уже сказал, — не люблю опрометчивых решений.
Мозг Мэта напряженно работал. Надо было придумать что-то очень убедительное для этого фокусника.
— Я же совсем недавно тут. Мне бы хотелось получше узнать расстановку сил в стране, прежде чем что-то решать.
— Чего уж там узнавать? Астольф — болван, а я — та сила, которая стоит за ним. И никакой другой силе в стране нас не одолеть; это доказано в последние шесть месяцев. Тебе мало?
— А какая сила стоит за тобой? — ляпнул Мэт и тут же пожалел об этом.
Но было уже поздно. Колдун побледнел. Однако через пару секунд раздвинул губы в улыбке, и Мэт осмелился перевести дух.
— Ты не знаешь? В самом деле не знаешь?
— Э... догадываюсь.
— Вот то-то!
Малинго склонил голову набок, с интересом наблюдая за ним.
Мэт, замявшись, начал:
— Ведь Астольф называл тебя колдуном...
Малинго кивнул.
Мэт набрал в грудь воздуха. Надо было спрятать подальше свою щепетильность.
