– Я тоже так думаю. Но не нападет ли он на нас, когда мы с половцами будем биться? – усомнился старший конюх.
Князь задумался. В это время они выехали со двора на соборную площадь. Заутреня давно кончилась, но возле собора кучками стоял народ, что-то горячо обсуждали.
– Не должен напасть, – сказал князь. – Половцы в прошлом году сильно его потрепали. Да и в этом году могут наведаться. Пока мы одну орду будем бить, другая прискачет в гости к нему. Ведь его волость пограничная со степью.
– Наша тоже.
От соборной паперти к всадникам заковылял юродивый Юрашка. У него с детства были искривлены ноги, при ходьбе колени были вместе, а ступни врозь, поэтому передвигался медленно и сильно раскачиваясь из стороны в сторону. На Юрашке была рубище до пят. В прорехи проглядывало грязное тело с гнойными ранами. Одни говорили, что это он сам себя истязает, чтобы усмирить плоть, другие – что это нечистая сила мучает, чтобы поскорее извести его. Длинное узкое костистое лицо юродивого постоянно кривилось, особенно тонкогубый рот. Иногда казалось, что и черепные кости смещаются, искривляя голову.
– Вот он – душегуб! – указывая грязным кривым пальцем с обкусанным до мяса ногтем на князя Игоря Святославича, закричал юродивый. – Вот он – истребитель христиан!
– Типун тебе на язык, Юрашка! – пригрозил князь, придержав коня. – Когда это я христиан истреблял?
– А-а, память короткая?! – кривя лицо и неестественно сгибая кисти рук, кричал юродивый. – Забыл град Глебов под Переяславлем?! – Юрашка указал кривым пальцем в небо. – А бог помнит!
– Так они врагами нашими были! – попытался оправдаться князь.
– Тебе все христиане враги, а ханы половецкие, еретики безбожные, твои сваты! – Намекнул Юрашка на несостоявшуюся свадьбу князя Владимира Игоревича с дочкой хана Кончака. Он затрясся в истеричном смехе, сильно изогнулся назад и чуть не упал.
– Не сваты они мне, разорвал я помолвку! – отрекся князь и перекрестился, подтверждая свои слова. Торопливо достав из мошны несколько монет, швырнул их юродивому: – На, поставь за меня свечку и помолись.
Юрашка упал на колени, чтобы удобней было подбирать монеты, завозил руками в темно-серой пыли.
– Дешево ты оценил кровь убиенных христиан! – крикнул юродивый вслед отъезжающему князю.
Игорь Святославич и старший конюх ехали какое-то время молча.
– Ты ведь брал со мной Глебов на щит? – спросил князь.
– Брал, – ответил старший конюх. – А взамен руку там оставил.
Помолчав, пока не обогнали баб, которые шли на реку полоскать постиранное в мыльных, князь произнес решительно:
– На половцев пойдем. Отгуляем пасхальную неделю, а на Фоминой – в путь. – После паузы добавил: – А по возвращению церковь поставлю, – и уточнил: – Каменную.
Князь Игорь Святославич потянул повод, разворачивая коня, но вспомнил, что придется проезжать мимо собора, и повернул в переулок, чтобы вернуться на скотный двор через другие ворота.
После того, как у Сысоя Вдового завелся петух, домовой как бы проснулся от спячки, перебрался из-под печи в курятник. В позапрошлом году здесь жили петух и две наседки с цыплятами. Половину цыплят Вдовый раздал соседям и знакомым на развод, вторую половину ястреб перетаскал, петух погиб в поединке с соседским, одна курица умудрилась выскочить со двора и попасть под колесо проезжающей мимо телеги, а последнюю хорек задавил. Теперь черный петух был единственной живностью во дворе, поэтому домовой пересчитывал его каждый день и несколько раз ночью. Обычно домового злил первый крик соседских петухов в конце ночи, который сообщал об окончании времени нечисти, о том, что пора прятаться от людей, а вот крик своего петуха, звонкий, хоть и не окрепший, радовал. Домовой довольно крякал: «Эк!» и приговаривал: «Знай наших!». Он был уверен, что со временем петух возмужает и будет кричать громче и солидней, затмит всех соседей. Поэтому домовой раскопал в углу сарая свой клад – горшок с просом, припрятанный на черный день много лет назад, – и скормил зерно петуху. Угощение понравилось, и петух перестал дергать головой, когда его пересчитывали: домовой ведь считает дворовую живность по головам.
В пятницу ночью в курятник зашел Сысой Вдовый. Домовой спрятался, чтобы не испугать хозяина. В потемках Сысой на ощупь нашел петуха, схватил за крылья и понес в дровяной сарай. Там он, осторожно передвигаясь в темноте, добрался до дубовой колоды, на которой рубил дрова. На колоде лежал топор. Сысой взял его, а на колоду положил бьющегося петуха. Хоть и бил топором в темноте, снес голову птице одним ударом. Петух, брызгая кровь во все стороны, продолжал дергаться, пока Вдовый не шмякнул тушку о колоду. На ощупь Сысой нашел на земле отрубленную петушиную голову и отнес ее в курятник, положил в старую корзину с трухлявой от старости соломой, в которой раньше неслись куры. Взяв прислоненные к сараю весла, пошел на улицу.
Когда за хозяином закрылась дверь курятника, домовой на всякий случай пересчитал петуха. Голова была на месте, и у домового отлегло от сердца. Ночной визит хозяина не предвещал ничего хорошего, домовой заподозрил, что сейчас убьют птицу. Он бы ни за что не простил этого, мстил бы так долго, пока не надоест. Поскольку утеха его не пострадала, домовой подумал, не стащить ли для петуха зерна в соседнем дворе? Не решился, поскольку за такие дела можно остаться без бороды, причем выдергивать ее будут по одной волосинке все домовые посада, которые успеют до первых петухов прибежать на зов пострадавшего домового. А без бороды ходить неприлично, пришлось бы сидеть под печью не только днем, но и ночью, пока не вырастет новая.
Сысой Вдовый с безголовым петухом в левой руке и веслами на правом плече подошел к Поскотинским воротам посада. При свете ущербной луны он увидел стражника, который сидел на бревне у стены возле ворот. Копье он держал прижатым двумя руками к груди, а голова упала на грудь. Рыбак понял, что стражник задремал. Сысой почти круглый год, за исключением сильных морозов и глубокого снега, ходил босой. Шагов рыбака стражник не услышит, даже когда вплотную подойдешь, а застукаешь его спящим, разгневается и не выпустит из посада. Поэтому Вдовый отошел назад, в темноту у забора, по которому и стукнул веслами как бы случайно.
Стражник встрепенулся, завертел головой, пытаясь понять, кто шумел.
Рыбак вышел из темноты к воротам.
– Это ты, Сысой? – спросил стражник.
– Я, – ответил Вдовый.
– Куда это тебя нелегкая несет?
– Да вот надо водяного ублажить, чтобы с уловом был весь год, – ответил рыбак. – Приготовил ему петуха черного.
– Это надо, – согласился стражник, с лязгом выдвинув засов, закрывавший калитку в воротах. Выпустив Вдового из посада, пожелал: – Удачи тебе!
