— Эй вы, господин! — Продавец поднялся со стула и загородил дорогу господину Неттлу. — Букетик маргариток или маков не желаете? А белоцвет? Прямо из леса Шейл, только собрали, не больше двух пенни за связку. — У торговца была жиденькая грязного цвета бороденка, а в ухе — золотое кольцо, в которое вполне можно было просунуть палец.
— Не больше двух пенни, и полпенни за ветку лесных ягод из Хаюайна — посмотри только. — Бородатый втащил целый букет белых роз и бережно взял их на руки, словно младенца. — Розы из Лилля, настоящие садовые розы, шесть штук за пенни.
Господин Неттл уставился на золотую серьгу, а внимание торговца привлек сверток в руках незнакомца.
— Богатеи покупают их вдвое дороже. Землю все равно везут с плантации Гузхок, что в Клуне. Слушай, я тебе еще парочку сверху накину за ту же цену. — Он сунул букет в руки Неттла.
Цветы были уже не первой свежести. Лепестки завяли и съежились, а стебли потемнели.
— Здесь восемь за пенни, — настаивал продавец.
Неттл с силой оттолкнул букет, лепестки посыпались на землю.
— Эй!
— Они завяли. — Он поднял горсть розовых лепестков и швырнул в бородатого. — Умерли.
Над районом Бриджвью расстилалось совершенно белое небо. Дорога распадалась на дюжину длинных улочек. Путнику пришлось переходить от улицы к улице, сверяя таблички с названиями, чтобы не заблудиться. Улица Виктории, Сливовая улица, Серебряный рынок. На Розовой улице Неттл услышал шорох шагов и задрал голову. В вышине над крышами городских домов виднелись неровные силуэты мостов, построенных специально для знати. Сверху доносился приглушенный разговор: они собирались посмотреть на ангела, они устали и замерзли, а если этот жуткий туман не рассеется, то и вовсе ничего не будет видно. Господин Неттл наконец дошел до конца улицы и спустился на четыре ступени в затопленный белой дымкой двор, выходящий к самому краю пропасти. Он остановился.
На фоне густого утреннего тумана проступали очертания моста. Металлические арки и столбы вздымались в небо, и вся конструкция напоминала скелет громадного зверя. Выстроившиеся в длинный ряд от начала моста до самых ступеней храма газовые фонари лихорадочно горели, освещая бледно-желтым светом тяжелые дубовые балки. На мосту лежали мертвые. Шесть или семь, насколько можно было разглядеть. Так мало? У Неттла скрутило желудок. Он поднес руку ко рту и вспомнил, что выбросил бутылку. Белые силуэты саванов на мгновение привлекли взгляд путника. Почему их сегодня так мало?
Стены храма Ульсиса поднимались в небо, словно черные скалы. У ворот в храм резкие очертания каменной кладки проступали еще выразительнее в неровном свете фонарей, постепенно смягчаясь и тая в тумане. Казалось, стена простирается бесконечно ввысь и вширь. Господин Неттл отлично знал, как велико здание. В ясные дни даже из района Лиги можно было разглядеть ощетинившиеся шпили. Они были невероятно огромны: протяни руку — и схватишься за них. Но так близко Неттл подходил к храму лишь однажды, двадцать три года назад. В тот день на мосту лежало тринадцать умерших. Четырнадцатой была его жена. Абигайль осталась спать в своей крошечной колыбельке, а он отнес Маргарет сюда. До наступления Ночи Шрамов тогда оставалась неделя, и стража не была особенно строгой: они вообще не разворачивали саванов. Впрочем, в тот день ему нечего было скрывать.
Двор лежал в глухом безмолвии, будто наслаждаясь спокойствием перед тем, как разразится оглушительный перезвон колоколов. Тишина пробирала до самых костей. Ледяное лезвие тяжелого разделочного ножа впилось в бедро.
Неттл крепко прижал к себе дочь. Быстро закрыл капюшоном лицо, ступил на мост и с громким стуком подбитых гвоздями каблуков направился в сторону храма.
Скорбящие столпились на мосту: одни стояли в тишине, другие перешептывались, разбившись на маленькие группы. Трепещущие на ветру сутаны расступились дать дорогу пришельцу: одежды из шелка и бархата, великолепно скроенные, тщательно уложенные в складки, которые трепетали на ветру, словно рябь на водной глади; и наряды попроще, но все непременно черного цвета. Большинство отвернулись при виде незнакомца, другие в знак приветствия склонили закрытые капюшонами головы. Вероятно, они сами пришли из Рабочего лабиринта. Не обращая ни на кого внимания, Неттл протиснулся сквозь толпу к воротам храма. Казалось, сердце сейчас пробьет ему ребра.
Он положил свою ношу на дальнем конце моста и задержался на мгновение пригладить выбившиеся из-под ткани волосы и смахнуть с савана ледяную корку.
Абигайль была такой же, как и несколько дней назад, когда спала в своей постели. Золотистые завитки волос лежали на щеках — казалось, она вот-вот глотнет воздух приоткрытым ртом и проснется. В такие моменты девочка выглядела спокойной и красивой, словно картинки, что она рисовала. Абигайль стала бы хорошей женой какому-нибудь работяге.
Неттл разжал кулак, задумчиво взглянул на три белых лепестка на ладони и положил их в складки савана. Когда ткань закрыла лицо девочки, она превратилась просто в одну из безмолвно лежащих фигур. Неттл еще долго стоял на коленях, Разглаживая складки замерзшей ткани.
Вокруг в ожидании столпились темные фигуры. Молчание нарушало лишь шипение газовых фонарей. Тридцать раз ударило сердце, и чья-то рука опустилась на плечо господина Неттла. Еще тридцать, и он обернулся.
Взгляд уперся в черный, блестящий от смазки меч церковного стражника. Неттл не мог разглядеть лица, которое казалось темным пятном на фоне света. На груди стражника сверкал Хранитель Душ — талисман Ульсиса. Чисто выбритое морщинистое лицо покраснело от мороза, а из-под шлема глядели заспанные глаза. Словно мачта, над головой стражника поднималось длинное копье.
— Разверни саван. — Стражник чихнул и вытер нос кожаной рукавицей.
Господин Неттл поднял глаза. Его лицо все еще скрывал капюшон, а руки сжимали белую ткань.
— Я должен всех проверить.
Бродяга не двинулся с места.
Теплое дыхание превращалось в облака пара на холодном воздухе. Охранник продолжал безразлично смотреть на пришельца, потом положил копье на мост и опустился на колени рядом с телом Абигайль. При движении стальные пластины на его плечах скользили, словно чешуя сказочного зверя. Он высвободил край савана и вытащил руку девочки. Оба уставились на разорванную плоть на запястье. Стражник отбросил руку, словно чумную крысу.
— Ее обескровили, — произнес он громко, гораздо громче, чем требовалось. Обвел рукой вокруг талисмана на доспехах и вытер пот со лба. — Обескровленная. Полежала, видно, на морозе. — Он медленно поднял копье и встал на ноги. — Зачем ты притащил ее к дверям церкви? Боги под нами, приятель, неужели ты опасности не понимаешь? — Он развел руками. — Она не может войти.
