— …
— Что с вами?
Но Томас уже пришел в себя.
— Прекрасно. Продолжаю. Ваша доставка сюда, откровенно говоря, тоже есть дело неправедное, поскольку имело место:
$14. Нарушение благолепия мироустройства, попытка дезорганизации блаженнейшего покоя и его скромных служителей путем чрезмерной загрузки их. Но это мы даже и в протокол заносить не станем, ну было и было, не мелочиться же! А в сущности, — Петр открыто, благожелательно и немного устало улыбнулся, — существенное значение для нас с вами имеют только $$1-5, ну, и еще, пожалуй:
$15. Неприятие чаши сей и попытка избавиться от нее путем манипуляции ссылками на все ту же пресловутую «свободу воли» (см. $$ 1-3, 10, 13)…
И — внезапно — выкрикнул, резко, наотмашь:
— Что? Вы имеете что-то сказать?
— Я… я не…
— Ах, вот как. Знакомые песни. Но вы же не станете спорить, что явились сюда без необходимых документов, как-то:
$16. п.1. Исповедь (в трех экземплярах).
п.2. Автожитие.
п.3. Жития ближайших родственников.
п.4. Синодик мотивов принятого решения.
п.5. Подробное обоснование оного.
п.6. Чистосердечное покаяние.
п.7. Список соучастников.
п.8. Отказ от апелляции и амнистии.
п.9. Заявление-заявка на последнее причастие.
п.10. Требование о назначении высшей меры воздаяния.
п.11. Обязательство о неуклонении от оной.
п.12. Свидетельство об успении.
п.13. Акт о вскрытии тела.
п.14. То же — от комиссии по отпеванию.
п.15. Ноты отпевания.
п.16. Декларация об оплате процедур, связанных с успением.
п.17. Квитанция похоронной конторы и нумер участка на кладбище.
Вот, собственно, и все. Не устройте вы такой бедлам из своего появления, оставалось бы только оформить документы, дело пошло бы в производство и сегодня-завтра все было бы в принципе решено. А так я загружен непроизводительной работой и должен терять на вас время. Между прочим, скажу откровенно, время ключаря это даже не просто деньги, как у вас говорят. Да-с, милейший, совсем не деньги… Кстати!..
Петр решительно-показным движением отодвинул кипу толстенных папок и, перегнувшись через стол, завершил тираду дружески-доверительно:
— Ну что тебе, парень, дались, в самом-то деле, эти бриллианты? Чего жмешься, земеля? ну, колись! Говори, где? — и ступай себе с Богом, оформляйся на прибытие, по коридору налево, пятая дверь; скажешь: ключарь в курсе. Ну?
— Да поймите же хоть вы, Петр, — с невероятным спокойствием, кажется, даже ухмыляясь, выговорил Томас, — я беженец. Ушел оттуда, пришел к вам, потому что больше некуда, и не знаю я ни про какие бриллианты, ничего не знаю…
— Ах, вот как? Прекрасно… — Петр вновь придвинул папки, на сей раз полузагородившись ими. — Значит, категорически ничего не знаете. Так-таки и ничего? Так-с. А почему же, собственно, вам тогда не понравилось пребывание там?
— Понимаете… так вышло. Наверное, я не такой, как они, в смысле — не тот.
— Ага, не тот. Что ж, я тоже не тот. Но у нас к нам вопросов не возникает. Гм. А к вам — будут.
— Почему?
— Тот, да не тот…
— Так что же со мной будет?
Петр медленно, пристально, словно взвешивая нечто, оглядел Томаса, кивнул и презрительно-спокойно, с долго сдерживаемой и наконец прорвавшейся ненавистью, отчетливо и словно даже с наслаждением отчеканил:
— А ничего, мертвяцкая твоя душонка! Сейчас выпишу расходный ордер, и все. И вниз! Салют! Аминь то есть…
Умокнул ручку в чернильницу. Добавил — буднично:
— По документам Фомой пойдешь. Ясно?
И, глядя поверх плеча допрашиваемого, чуть приподнявшись, позвал:
— Катерина Федоровна! Прошу вас!..
Фома подвинулся в кресле; на подлокотник слева присела худенькая курносая женщина с выщербленной косой в руках и ласково приобняла за плечи. Рука ее была небольшая, но крепкая, с красивыми длинными пальцами — вот только под ногтями чуть отливало черненьким… пойдем, бедолага? — шепнула она, и коса отозвалась, поддакнув: «Да-ан-н-нь-г!»
В это самое время портрет негромко, но значительно кашлянул, щеки его надулись, всколыхнув бороду. Петр вскочил и стал навытяжку. Губы портрета неторопливо раздвинулись наподобие буквы «О» и выплюнули пергаментный свиток, полностью распластавшийся в полете. На стол он улегся медленно и веско, уже оформленный в каменную, с седым свинцовым отливом скрижаль. Портрет удовлетворенно рыгнул и, блаженствуя, закатил глаза.
Петр и женщина с косой внимательно изучили послание.
Заспорили.
Петр разводил руками, оправдываясь, женщина явно настаивала. Потом игриво хихикнула, бросила на плечо уныло притихшую косу, послала Фоме воздушный поцелуй и, вихляя постукивающими костями бедер, вышла за дверь. Петр же серьезно расстроился.
— М-да, ну ты и фрукт. То есть, — ударил кулаком по столу, — нет, ну надо же! Впервые такое вижу! Короче, наверху есть мнение, что ты вообще не по нашему Ведомству, совсем, значит, не по нашему; живой, выходит. А отсюда — что? Выдавать тебя надо, понял? По новой, выходит, всю эту тягомотину оформлять. Ишь ты, живчик нашелся… откупился небось?..
Хмуро посмотрел исподлобья.
— Вот ты меня, вижу, невзлюбил. А на тот берег — хочешь?
— Нет! — содрогнулся Томас.
— А придется.
— Но как же? А милосердие?
— Честно сказать? Так нет его. Может, раньше, в злые старые времена, и было, а теперь все так хорошо, что нет его, и никогда не будет, и не нужно! — вот в этом я тебя могу заверить совершенно ком-пе-тент-но. А как на выходца из чуждой среды, так и правосудие к вам, милостивый государь, неприменимо: нет ни его для вас, ни вас для него…
— Но я думал…
— А, сволочь, — взревел Петр, — еще и думал. Да тебя, суку, на первой же пальме вздернуть надо было. Прямо в кущах, без протокола! Выслать немедленно! Уж там-то с тобой церемониться не будут!
Портрет злорадно осклабился.
…Река гудела и ревела, кипела бурунами, и туман висел над ней уже не кисейной струйкой, а вполне плотной завесой, позволяя, впрочем, стоящим на разных берегах видеть друг друга, но — зыбко, расплывчато, нереально. Там, куда привезли Фому, она была и шире, и, наверное, глубже. Оба берега шелестели, перешептывались.
Слева — те, справа — эти.
Петры, Матвеи, Магды, Марии, Иосифы…
Публика, освежаясь лимонадом, довольно похохатывала, предвкушая развлечение.
Сорвалось — Фома поплыл вниз по течению, по нейтральной середине Реки, на юг. Здесь туман был густ и приятно прохладен, он помогал плыть и скрывал от любопытных, липко-враждебных глаз. Недовольные зрители требовали возврата денег за билеты. Стороны, прижав ко ртам мегафоны, обвиняли друг друга, назревал конфликт, и слева юркие парни уже сноровисто ползли к куполам свергать кресты, а справа рвались из пробирок микробы моровых язв и прочие кары и воздаяния.
