— Очень мило вдруг попасть на лекцию по архитектуре, — прерывает его дама Леора, но он успевает завершить:
— После родов мы намерены это сжечь.
— Вот как, — пожилая мейсти озирает его с ног до головы. — А ведь раньше не береглись. Даже родильной горячки, не говоря обо всём прочем.
— Молоды были, — лаконично ответил мужчина. Отворяет обе двери зараз и подталкивает акушерку вперёд себя, в тесную комнату со сводом, кострищем посередине пола и ожерельем небольших «факелов-светлячков» посередине стен.
Внутри каморы было… наоборот, не было ничего особенного. Выставленного напоказ. Только вот занавеси по всем стенам вряд ли прятали под собой окна: слишком много было факелов для помещения, где времена суток сменяют одно другое. Рыжее пламя в узких чашах стояло почти неподвижно — отличное масло, никакой копоти, да и сквозняки тут явно не гуляют без спросу.
— Я не имею права докапываться до тайного, мессер, — сказал экзекутор. — Поэтому вынужден соблюдать ритуал дотошно и буквально. Если он покажется вам в чём-то оскорбительным — поверьте, мы с Криспом нимало не хотели такого. Если будете упорствовать в своём нежелании — ваши объяснения мы примем, но не будут ли они куда хуже слепой покорности?
— А заставить меня ты можешь?
— Вдвоем — смогли бы точно. Позору бы не обобрались. Это я о вас самих.
Барбе пожал плечами:
— Складно проповедуешь. Тебя бы на церковную кафедру. Ладно, дай мне Всевышний принять всё как есть. Имя твоё мне по обряду ведать позволено?
— Одгар из корня Акселя. Только не зовите меня так длинно: мейс или мейст — и хватит с меня.
— Ну, мейстер Одгар, командуй.
— Тогда заранее скажу: если назову на «ты» — начинается серьёзное. Без рассуждений, как там и что, понимаете? Ни убавить, ни прибавить, ни об этом заикнуться. Теперь: сторожить рассвет не хотите?
— Ты не выспался или как, мейс?
— Принимаю шутку. Я вот ещё почему. Вы, конечно, слывёте жутким чистюлей, но идя к нам, успели вымыться снаружи и внутри?
Барбе поднял брови. Одгар только вздохнул:
— Заразу по всей вашей коже разнесу, чего доброго. И — клистир стоило бы поставить.
— Возразить пока можно? Не убьёте?
— Размыслите сами: лучше сейчас испытать малую неловкость, чем позже с ног до головы опозориться.
И добавил:
— Всей вашей голизны не понадобится — самая малая полоска назади. Ложитесь как есть вон на ту скамью, очкур спереди расслабьте, а прочее как само по себе выйдет.
И сказал за дверь:
— Крисп, давай средний клистир. Умеренно тёплый.
Надо было признать, что руки у парня были и впрямь деликатные и ловкие: одна чуть приспустила штаны и одновременно расправила поверх всего камзол, другая ввела в щель узкое дульце, а на поршень Одгар давил, наверное, грудью.
— Теперь подымайтесь и идите вон за ту занавеску, там и приведёте себя в надлежащий вид. Для одежды крючки, для остального — проточная вода в стенке и отверстие в полу.
— Всему раздеться? — спрашивает Барбе с несколько обречённой интонацией, слыша, как снаружи грохают явно в четыре руки.
— Можно поясок стыдливости надеть, только в нашем деле лучше обойтись без узелков и завязок.
— Без узлов на концах — это точно, — иронически заметил священник, выходя наружу в самом неприкрашенном виде.
Галина возлежала — иного слова не подберёшь — на узком шезлонге, плетённом из лиан: ноги выше головы, живот выше вообще всего.
— Привет вам. Долго как разговаривали, — пожаловалась. — И до того — шли.
— Ну, зато теперь сбываются все мечты, — фыркнула мейсти. — Кто дровишки в костёр подкладывал — ты сама или Орри? Холодновато.
— Мне трогаться с места не дают — воды отошли.
— Так у тебя всегда или за полтора десятка лет подзабылось, как бывало?
— Всегда. И ничего такого.
— Это по молодости ничего такого, а по старости может быть ого-го. Ваша ба-нэсхин где?
— За хворостом пошла.
— Тогда Рауди! Выйди, будешь надобное через порог в сени передавать. И не пускай никого.
Сразу подошла, общупала:
— С малышом пока недурно, хотя боится вроде. Ноги у тебя сильно отекают, что приходится на специальной подставке держать?
— Да так, не страшно. Если хожу — рассасывается, это сейчас меня на спину завалили.
— Сердце у него сильное. У тебя — не очень. Схватки пошли?
— Раз в час. Так и во второй раз было: нарочно не убыстряли. В первый лекарка снадобье дала.
В сенях грохнуло.
— Хворост прибыл. Сейчас пожарче растопим.
— Мейсти, не пойму, как ты одна со всем справишься. В смысле дрова ведь грязные.
— Воды, что ли, для мытья вдоволь не нанесли? — повитуха вынула из сумки и нацепила на руки огромные голицы из бычины, вышла через дверь, стала носить и кидать в очаг поленце за поленцем. — Ты ведь пока не у дел — так хоть разденься. Скоро жарко станет ото всего вместе. Что — стыдишься своей наготы? Рутенка называется. Одеяло рядом с собой возьми — накроешься и давай под ним действуй, заодно и сквозняка не почувствуешь. Вот было старинное поверье — все путы в доме распутывать и все запоры отпирать. Вроде и пустое занятие, да на пользу работало.
— Трудно, — постанывает Галина, вертясь с боку на бок и пытаясь вытащить из-под себя лишние тряпки.
— Терпи — дальше куда хуже будет. Те, кто тебя обряжал, они что — думали, добрая тётя-знахарка обо всём позаботится?
Наконец, очаг наладили — по древнему методу, как на ночлег: крошечная копия внешнего жилища, внутри которое тлеет нежадное и упорное пламя. Стропила еле тлеют, крыша пока невредима, черёд ей придёт нескоро.
Мейсти Леора разделась до рубашки, омылась в тепловатой водице, натянула свежий балахон:
— Так. У тебя все еще затишье стоит? Давай-ка, по чужому обычаю, изнутри водой промоем. Клистира боишься?
— Стесняюсь и противно до ужаса. Бич наших роддомов, знаешь ли. Те разы, с девочками, как-то обходилось.
— На сей раз уж лучше дополнительные фишки получить. И натуральный процесс пойдёт быстрее. Девушка, ты ведь не хочешь родить своего сына прямо в кал и блевоту?
— Не хочу, — Галина приподнялась. — Вот именно что нет. Мейсти, мне мама покойная рассказывала. В те времена ещё касторовое масло было принято давать роженицам, чтобы освободить желудок. Да не в капсулах, а прямо из чашки. И навстречу этому — клизму литра на два. В общем, ей одновременно захотелось тошнить и какать. Выбирать пришлось: рвала, сидя на подкладном судне. Потому что в разгар схваток тоже заставляют линолеум в палате мыть. Вот.
— Да уж. Круто, — мейсти поморщилась. — А нас, вертдомцев, ещё упрекают, что — как это? Садисты.
