— Как нельзя более, — вздохнул купец, — причина, конечно, есть. И заключается она в том, ваша милость, что в воздухе прекрасной Саксонии появились знакомые каждому иудею запахи. Пахнет дымом, кровью и смертью. Мы от века научены чувствовать эти запахи острее, чем вы, христиане, потому что первыми жертвами войн и смут всегда оказываются сыны Израилевы. Мы знаем, когда следует спасаться, бросив всё или почти всё, иначе мы не смогли бы выжить в чуждом для нас мире.
К тому времени, когда зима вступит в свои права и перевалы через Рудные горы закроются, мы должны пересечь Богемию и оказаться в Праге. Только за толстыми каменными стенами Жидовского квартала я и мои люди окажемся в безопасности. Но до Праги ещё ехать и ехать…
— Значит, война… — задумчиво сказал Вольфгер, поднявшись со своего кресла и расхаживая по залу. — Но с кем? С турками? Да нет, чепуха…
— Прошу меня простить, фрайхерр Вольфгер, — сказал купец, — я выбрал неудачное слово. Саксонию ждёт не война в обычном понимании этого слова, внешнего врага у неё, слава премудрому Соломону, нет. Саксония стоит на пороге бунта.
— Ещё того не легче… Какой бунт? Чей, почему? — растерялся Вольфгер.
Купец вздохнул и отпил из кубка.
— Ваша милость, вы слышали про Ганса Дударя? — неожиданно спросил он.
— Это ещё кто такой?!
— Мужик… Ганс Дударь был простым пастухом и вы, господин барон, конечно, ничего о нём и не должны были знать. Но, видите ли, какая штука… Этот самый Дударь, неграмотный и невежественный пастух, внезапно ощутил в себе дар проповедника. Он собирал вокруг себя крестьян и клялся, что ему являлась во сне Богородица и обещала, что для тех, кто уверует, отныне всё пойдёт по-другому: не будет ни церковной десятины, ни князей, ни налогов в казну, а пашни, леса и реки станут общими…
Такие люди время от времени появляются в любых странах во все времена, но обычно их полагают блаженными и либо убивают, либо просто не обращают на них внимания. А тут вышло наоборот. Дударь говорил так, что послушать его проповеди приходили со всей Франконии. Вюрцбургский епископ спохватился, но слишком поздно, проповеди Ганса Дударя слышали многие, недопустимо многие, я бы сказал. Конечно, пастуха схватили, пытали и сожгли на костре как еретика, но вот с его проповедями уже ничего сделать было нельзя, их шёпотом пересказывали и даже печатали тайком, печатают и до сих пор. А про «Заговор Башмака», осмелюсь спросить, господин барон тоже не слышал?
— Скажи-ка мне, любезный Иегуда, — прищурился Вольфгер, — а может, ты никакой не купец, а хитрый прознатчик? Уж больно много ты знаешь.
— Ой-ой-ой! — закатил глаза купец и рассмеялся. — Ну, какой из бедного купца прознатчик? Ваша милость мне льстит. Впрочем, вы правы. Старый Иегуда — прознатчик, только совсем чуть-чуть. Я ведь купец, а не приказчик. Чем рискует приказчик? Да ничем. А я, отправляясь в очередную поездку, рискую не только деньгами и товаром, но и своей головой. Так что…
— Ты говорил о каком-то «Башмаке», — напомнил Вольфгер.
— Воистину удивительно, что вы не слышали о нём, потому что «Заговор Башмака», как блуждающий нарыв, уже давно набухает то в одном курфюршестве, то в другом. Стоптанный крестьянский башмак — символ тайного общества, готовящего бунт против господ. Правда, ещё ни разу бунт не удавался — иногда заговорщиков выдавали предатели, а иногда крестьяне не могли сойтись друг с другом и кто-то переходил на сторону властей. Каждый раз дело кончалось пытками, кострами и казнями, и господа думали, что с «Башмаком» покончено навсегда, но он возникал снова и снова. Во многих вещах ваши князья наивны, как дети, простите меня, господин барон, за дерзкие слова.
— Не извиняйся, — поморщился Вольфгер, — здесь нет посторонних ушей, говори, как привык. А то, что наш император не блещет умом, я знаю и без тебя, чего ещё ждать от сына Хуаны Безумной?[11]
— Благодарю вас, господин барон, — кивнул Иегуда бен Цви, — в таком случае, я продолжу, — он заглянул на дно своего бокала и Вольфгер подвинул к нему кувшин:
— Наливай себе сам.
— Спасибо… Итак, на чем мы остановились? А, ну да. Восстаний черни становилось всё больше, но кнехты курфюрстов и монахи быстро наводили порядок, рубить головы они умели хорошо. Впрочем, этой нехитрой наукой владеют все владыки. Да только в последнее время кое-что изменилось. И вот это «кое-что» стало последней каплей, размывшей дамбу. Дамба рухнула, и теперь ревущий поток несётся по Саксонии, сметая всё на своём пути — поля, дома, людей, деревья…
— Что же стало это последней каплей? — спросил Вольфгер.
— Правильнее было бы сказать не что, а кто, — ответил купец. — Имя этой «капли» — Мартин Лютер.
— Кто-кто?
— Доктор Мартинус Лютер, бывший монах-августинец, создатель новой религии. Он учит верить в Иисуса Христа по-новому, без пышных церковных обрядов, икон, священников и монахов, без индульгенций и церковной десятины. Странно, что вы не слышали его имя, в Саксонии он сейчас популярнее Папы. Кстати, Папа отлучил Лютера от церкви, и знаете, что сделал доктор Мартин? Он собрал на скотобойне Виттенберга своих друзей, сторонников и простой народ и на глазах у всех сжёг папскую буллу об отречении, а потом сам отлучил Папу от церкви!
Он учит, что в Евангелии ничего не говорится о папской курии, о священниках и монастырях, а значит, индульгенции — обман, церковную десятину платить незачем, а монахи — толстопузые бездельники.
Лютера слушают не только крестьяне. Говорят, в городах, отложившихся от Рима, священники, разочарованные в старой вере, ходят по домам простецов и смиренно просят разъяснить им Святое писание, потому что правда открыта только тем, кто зарабатывает на хлеб насущный простым трудом. Некоторые монастыри уже разграблены, их братия разбежалась, священники, поддерживающие Лютера, отказываются от обета безбрачия, женятся на бывших монахинях или мирянках.
Появились секты перекрещенцев, иначе, анабаптистов, которые учат, что Страшный Суд вот-вот произойдёт, нужно отринуть всё мирское и не работать на господ. Словом, в империи нарастает хаос, и бунт вот-вот разразится, я чувствую это.
— Н-да-а… — по-мужицки поскрёб в затылке Вольфгер, — озадачил ты меня. Но…вот у нас в округе всё тихо!
— Не обольщайтесь, господин барон, — тихо ответил Иегуда, — я знаю, что вы добрый господин и обращаетесь с крестьянами совсем не так, как другие князья, но толпа есть толпа. Поодиночке они ещё люди, но стоит им сбиться в стаю и выбрать себе вожака, они превратятся в хищников, готовых растерзать даже тех, кто их кормил, лечил и оберегал. Поэтому мой вам совет: готовьте замок к осаде, как — вам лучше знать, вы воин, а я всего лишь странствующий купец, и мой удел, вечный удел моего народа — спасаться бегством.
