Девочка кивнула. Он вдруг подумал, что рабыня, по-видимому, принимает его за одного из тех, кто должен распорядиться ее судьбой. И когда она спросила об этом, Рошаль печально покачал головой. Он и рад был бы что-нибудь сделать для нее, но она — рабыня, чужая собственность. И ему, как адвокату, хорошо известно, что случается с посмевшими… Господь мой, что это?!
Ивар лежал чуть поодаль, ничком, раскинув руки, словно бы собираясь обнять весь мир и не зная, что в объятиях — пустота. Голова чуть повернута набок. Слипшиеся от крови каштановые пряди, черный кровоподтек во всю щеку…
— Мальчик мой… — прошептал Рошаль дрожащими губами и шагнул к магистру, упал на колени, совершенно некстати припоминая сейчас ту далекую зиму в Велеисе, когда лечил его, мечущегося в горячке, беспамятного, утонувшего тяжком бреду дурных снов.
— Мальчик мой… Господи! За что?..
Возвращаясь сюда, Рошаль знал, что будет больно. И все равно оказался не готов. У него, бакалавра медицины и советника юстиции, тряслись руки, когда он переворачивал непослушное тяжелое тело. И потом, когда на него глянуло слепое, в крови, разбитое лицо, Рошаль ощутил, как земля уходит из-под ног. И только мгновение спустя у канцлера вновь достало смелости открыть глаза.
Безвольное запястье князя было чуть прохладней обычной, живой человеческой руки — Рошаль долго вслушивался, перебирая пальцами опавшие вены: пульса не было. Он подосадовал, что поленился захватить из дому сумку с инструментами. Хотя, толку в них сейчас… Валявшимся рядом стилетом канцлер разрезал завязки котты Ивара, заметив, что ее бархат и сорочка липкие от крови. Не дракон… Три глубокие колотые раны нанесли люди.
Он сидел перед магистром на коленях и слепо гладил его разметавшиеся темные волосы, и яростно ругался про себя. Нужно было уйти, вернуться домой, составить отчет о случившемся и написать в Миссотель великому герольду, и созывать капитул и командорский совет, и еще письмо Виктору… И готовиться к тяжбе, потому что нельзя же допустить, чтобы княжество Кястутис отошло «крыжакам»… Все законные права у графа Эйле и Рушиц, кузена Ивара, но слишком уж лакомый кусок…
— Оставьте этого человека! Во имя Господне, отойдите!
Рошаль вскинул голову. Закутанная в тяжелый мужской плащ-велеис хрупкая женщина стояла перед ним. Лицо под капюшоном было сурово, как если бы Рошаль являлся наихудшим грешником, пылью под ее ступнями.
— Я врач, — сказал он негромко.
— Этому человеку не нужен врач, — изжелта-серые глаза с ненавистью взглянули на Рошаля. Женщина поджала губы. — Священник и долокоп — вот все, в ком он нуждается. Отойдите!
Рошаль медленно поднялся с колен. Холодная слепая ярость, подобно ударам крови, гулко стучала в виски.
— Вы, — сказал он. — Насколько я могу судить, вы, дона, не являетесь ни тем и не другим.
Женщина повела плечами, и велеис с шорохом опал к ногам, открывая взгляду синий узкий балахон с т-образным крестом Синедриона на груди. Золото шитья и янтарные четки сказали Рошалю больше, чем любые слова.
— Я не знаю вас, — проговорила женщина ровно. — Но мне кажется, мой покойный брат не одобрил бы склоки над усопшим телом.
Канцлер презрительно пожал плечами.
— Возможно… Но у меня, дона Гражина… — он поклонился ровно настолько учтиво, насколько требовали приличия. — У меня имеются некоторые сомнения в том, действительно стоит ли полагать высокородного князя Кястутиса покойным.
Ее глаза дернулись к вискам:
— Но вам-то что до этого?!
— К сведению доны, я адвокат князя Кястутиса и его доверенное лицо. Могу ли я начинать улаживать его имущественные дела, не уверившись окончательно в его гибели?
Лицо Гражины дрогнуло.
— Мой брат не оставил завещания, — тонко усмехнулись бледные губы. — Других прямых наследников у него нет. Имущество отойдет частью монастырю Паэгли, частью в казну. Вам нечего делать здесь, мэтр…
Рошаль шагнул к ней. Оглянулся на Ивара. Отчего-то вдруг показалось, что он видит дурной сон, что сейчас Гражина растает, как мартовский снег под солнцем, а Ивар встанет и улыбнется.
Но чуда не случилось. Только камень в Кольце Магистров вспыхнул малиновым светом и погас. Канцлеру сделалось не по себе, но новой вспышки не было.
Ивар мертв, сказал себе Рошаль, и Кольцо тоже. Гражина ни за что не позволит ему забрать реликвию.
Жаль… Ивара похоронят вместе с Кольцом, точно так же, как, наверное, похоронили после битвы при Катанге вместе с Мечом мальчишку-графа Роже Тулузского, второго магистра Консаты. И что теперь будет с законностью всех последующих магистров?
Какое счастье, что Медальон Ивар оставил дома…
Неяркий солнечный свет сеялся через окна купола — узкие и высокие, разделенные полустершимися фресками. Пылинки танцевали в лучах, и уцелевшие лики святых были удивительно отчетливы в эту минуту. И Рошалю почудилось вдруг, что вернулись годы его студенчества в Велеисском коллегиуме, когда жизнь была простой и ясной, словно крест, и было легко верить и легко прощать. Горько, что теперь ему легко только ненавидеть…
— Когда будут похороны? — спросил он.
По лицу Гражины скользнула тень недоумения — оттого, что Рошаль еще здесь.
— Как душеприказчик князя, — проговорил он со спокойной настойчивостью, — я обязан присутствовать на погребении.
— Вас известят, — кивнула Гражина церемонно. Бледные губы кривились.
Называя адрес своей конторы, Рошаль подумал вдруг, что, если бы не монашеский балахон и не годы, проведенные в затворничестве, эта женщина могла бы нравиться. Немного румян на щеки и тепла в глаза…
Он вдруг поймал на себе чей-то взгляд и обернулся. Девочка-рабыня все так же сидела у обрушенной колонны, только теперь она смотрела на Рошаля с робкой надеждой.
— Что с нею будет?
Гражина пожала плечами:
— Сестры Паэгли позаботятся о ней.
— Послушничество и постриг?
— А вы что же, — с неожиданным ожесточением в голосе спросила монахиня, — вы можете предложить ей лучшую участь? Какую именно? Свободу?
— Хотя бы.
— Тогда вам придется жениться на ней. — Гражина брезгливо отряхнула с широкого рукава серую пыль. Рука, белая и тонкая, была красива. Рошаль отметил это механически и лишь мгновение спустя внезапно понял, что же его зацепило. Нежные ладони настоятельницы монастыря Паэгли с мозолями от меча — об этом стоит поразмышлять…
— Жениться? — переспросил канцлер Консаты, отводя глаза. — Почему?
— Чтобы пресечь сплетни, которыми неминуемо наполнится город. Вам, известному лекарю и адвокату, они ведь ни к чему? — Гражина помолчала. — Впрочем, женитьба вашей репутации не спасет, ведь девчонка — рабыня. Так что оставьте, мэтр… И подите.
