– Я… Я готова идти с тобой на край света. Я люблю тебя больше жизни, и даже если этот шаг был бы последним, безрассудно отчаянным, я бы совершила его, но…
Прости меня, прости… Это не от недоверия, скорее – от страха, я… Я не могу уйти!
– Но почему? Чего ты боишься? Что может быть страшнее того, что ждет нас здесь, когда правда откроется, а она откроется, в этом не приходится сомневаться, ведь не все же время нам будет вести! Да и караван у нас не простой…
– Вот именно! В этом все дело! – Рамир всхлипнула.
– В чем?!
– Я не задумывалась об этом прежде. До разговора с Фейр…
– Что же такого нашептала тебе на ухо эта старуха? – не сдержавшись, вскричал Дан.
– Не надо, не говори о ней так! Она желает мне только добра!
– Она ничего не знает! И вообще…
– Дан, выслушай сперва…
– Что тут слушать! Что может…
– Тропа нашего каравана – это не просто путь через снежную пустыню. Это еще и дорога, которой идет по земному миру бог солнца! Отвергая Его путь, мы отказываемся и от Него!
– Это не так, милая! Чтобы мы ни делали, куда бы ни шли, в нашем сердце, душе всегда будет жива вера в повелителя небес!
– От веры не бегут, Дан, – качнула головой Рамир.- Только от безверия. А, может быть… – она задумалась на миг, затем вскинула голову, устремила на возлюбленного взгляд зажегшихся надеждой глаз. – Нам нужно верить в лучшее! В то, что с нами не случится ничего плохого. Потому что господин Шамаш… Он ведь все знает о нас. Как бы мы ни старались, нам не удалось бы утаить тайну от небожителя, видящего людей насквозь. А если… Если Он, зная все, не карает нас за прегрешение, значит, в Его глазах… В Его глазах мы ни в чем не виноваты!
– Может быть, милая, может быть… – отведя взгляд в сторону, проговорил Дан.
– Но Он разгневается на нас, если мы убежим! И мы потеряем Его, даже ту часть, что живет в вере нашей души, любви сердца! Мы потеряем и себя тоже. А оставшись…
Он пребудет с нами, что бы ни случилось.
– Конечно, родная моя…
– Значит, решено, мы остаемся?
– Раз ты считаешь, что так будет лучше… – он вздохнул, сжал губы в тонкие белые нити.
Что он мог сказать, что сделать? Он не был мудрецом, но боги не обделили его умом – цепким, жизненным. А рожденный свободным, пусть и в семье простого земледельца, он научился не только строить планы, но и оценивать их реальность.
Дан понимал – ему не было дано спасти возлюбленную. Все, что он мог – дать ей надежду. Он искал ее в снегах пустыни. Она нашла ее здесь. Что ж, возможно, так было и лучше. Не потому что ее надежда была реальнее его. Не потому что в этом случае не нужно было ничего предпринимать. Нет, легче что-то делать, чем просто сидеть и ждать. Лучше было бы, чтобы Рамир верила в него сильнее, чем в бога.
Потому что он хотел быть ее богом. Потому что понимал – вряд ли им стоит ждать помощи от господина Шамаша. Да, Он – самый милосердный среди небожителей, да, Он – благосклонен к Рамир, которую уже не один раз спасал от смерти. И, все же…
Был нарушен закон каравана. И нарушители должны понести наказание. Такова справедливость, за исполнением которой на земле, под землей и в небесах следит господин Шамаш – повелитель закона. И ни для кого не будет сделано исключение, когда перед своим законом все равны. Раб не надеялся на чудо. И он был благодарен богу солнца уже за то, что Тот не спешил с разоблачениями, не вмешиваясь в дела людей, позволяя им самим во всем разобраться. А раз так…
"Пусть Рамир верит. Пусть живет надеждой. Так она будет спокойна и счастлива до самого последнего мига, который неминуемо придет. Я же постараюсь сделать так, чтобы все открылось как можно позже. И да поможет мне в этом госпожа Инанна!" На этом следовало бы остановиться, когда все слова уже были сказаны, но…
– Дар, – неожиданно вновь заговорила Рамир. – Может быть, нам поговорить с господином…?
– Нет! – вздрогнув, вскричал мужчина. – Нет, – уже спокойнее продолжал он, – мы не можем первыми заговаривать с повелителем небес. Все, что нам дано – ждать, пока Он обратится к нам. Ты же не хочешь прогневать Его дерзостью, оскорбить неуважением?
– Конечно, нет! Я… Я так люблю Его, восхищаюсь, превозношу…! Ты прав, Дар, мы не должны… – жаль. Это решило бы все, позволило успокоиться. И, потом, ведь если Он… Если повелитель небес поймет их, признает за ними право… Если Он будет на их стороне… Ведь никто не пойдет против Его воли. И, может быть, караванщики позволят им создать семью. Ведь в этом нет ничего плохого! А они…
Они отблагодарят караванщиков за милость, они будут служить им с еще большим усердием, они…
Ох, мечты! Они такие сладкие, такие блаженные, и почему только им не дано исполниться? Или все же… Если очень хотеть, если всем сердцем, всей душой желать этого, молить… Может быть, тогда боги смилостивятся? …-Ты и представить себе не можешь, как бы мне хотелось вновь стать мальчишкой!
– Евсей сел, откинувшись на свой сложенный мехом вовнутрь полушубок, скользя мечтательным взглядом поверх головы сидевшего чуть в стороне брата.
– Могу… – не отрываясь от разложенной у него на коленях рабочей карты, пробурчал Атен. Не нравился ему этот участок пути, совсем не нравился. Ближе всего к краю бездны, а, значит, и к Куфе.
Ему приходилось слышать немало историй о приграничьях. Говорили, время от времени, некоторые из демонов и духов, вырываясь на свободу не по воли, но и не против желания своего господина и повелителя бога Погибели, кружили в тех краях.
И горе тому, кто оказывался у них на пути.
– Конечно, – продолжал, думая о своем, Евсей,-ты тоже мечтаешь об этом…А-ах,-он вздохнул.-Вот было бы здорово!…Ты слушаешь меня?
– Да! – поспешно кивнул, отзываясь, Атен, хотя в своих размышлениях он и был страшно далеко от всех этих фантазий, охов и ахов, которые, как ему казалось, больше подходили какой-нибудь юной девице, или, на худой конец, старой деве, но не мужчине. И уж тем более так не должен был вести себя человек, облеченный ответственностью за чужие жизни. Но он ничего не сказал, понимая, что стоит ему произнести хоть слово, и этот разговор затянет его с головой. Что было бы совсем не кстати.
– Знаешь, прежде я мечтал родиться вновь… Вообще родиться… или родиться самим собой, еще раз пережить свою собственную жизнь… помня, что случится… я не стал бы ничего менять… просто бы жил…
– Ты не смог бы.
– Что?
– Не смог бы ничего не менять, – сказав это, Атен недовольно поморщился. Брат все-таки втянул его в разговор. М-да, в этом деле у Евсея был просто талант.
– Почему это? – летописец не видел ничего, что могло бы ему помешать. Ведь это так просто. В сущности, и делать-то ничего не надо, лишь скользить по льду.
