Но девушка не заметила его смятения. Она прожевала кусок и ответила:
— Ее имя Асантао.
— Кто она такая? — спросил Мела, и Фрат ответила хорошо известной ему формулой:
— Она видит.
— Это та красивая женщина со знаками солнца на лбу, которая стояла сегодня рядом с вашим вождем? — вмешался Эоган.
— Правильно говоришь.
Фрат с грустью посмотрела на кусок мяса, который держала в руке, потом выковыряла в краюхе углубление и спрятала мясо в хлеб. Для Асантао, подумал Мела. Отважная, любящая душа — Фрат. И его кольнуло сожаление о той жизни, которую он мог бы прожить, если бы не младший брат.
— Как же случилось, что Асантао стала твоей госпожой? — спросил он уже намного спокойнее.
— Я совершила недозволенное, — объяснила Фрат. — Был один воин. Он должен был умереть, потому что он вор. Я пошла туда, где он мучился. Я хотела помочь ему. По нашим законам, это преступление. Фарзой велел изгнать меня за это из поселка в трясины. Все молчали, все боялись его. Только Асантао никого не боится.
Мела отвернулся, кусая губы.
Аэйт!
Ты завел меня в какую-то чужую жизнь, как злая мачеха в сказке пасынков в глухой лес. Ты заставил меня стать кем-то незнакомым. Я не знаю этого Эохайда. Он был мне чужим. Из-за тебя мир перевернулся, и реки потекли по небу. Я люблю тех, кого ненавидел Мела. Я сражаюсь с теми, ради кого Мела проливал свою кровь. Эохайду ты не брат.
Он закрыл глаза, и из темноты выплыла детская конопатая рожица Аэйта — каким он был лет в десять: с репьями в волосах, с расцарапанной щекой и синяком у левого виска. У него поздно стали меняться зубы, и в этом возрасте улыбка у него все еще была щербатая.
Мела понял, что едва не проклял его, и ужаснулся сам себе.
— Асантао добра, — услышал он свой ровный голос. — Зачем она велела тебе разыскать меня?
Вместо ответа Фрат сняла с плеча холщовую сумку и вынула оттуда небольшой сверток — шелковый женский платок, принадлежавший, видимо, самой Асантао. Он был перевязан тонким шнуром. Мела с удивлением посмотрел на него.
— Что это?
— Не знаю.
Мела взял его в руки и почувствовал, что он очень мягкий. Он отложил сверток в сторону и собрал в сумку Фрат всю еду, какую только сумел найти возле своей палатки.
— Отдай это Асантао. И не голодай больше. Через пять дней я приду к твоему вождю за ответом. Я надеюсь, что он ответит мне «да».
— У него нет выбора, — сказала Фрат. — Даже я беру хлеб из рук своего врага. Еще нынешней весной я не поверила бы, что такое возможно.
— Я тоже, — пробормотал Мела. И, повысив голос, добавил: — Эоган, проводи ее из лагеря. Я не хочу, чтобы ее задержали.
Эоган покосился на него с усмешкой, однако смолчал.
Мела выждал, пока Фрат и Эоган исчезнут в темноте, потом взял платок Асантао и развернул его.
На шелке, озаренные тусклым светом угасающего костра, лежали две белых косы — те самые, что Асантао срезала с его головы по приказу разгневанного Фарзоя.
Аэйт и Бьярни шли холмами, и река бежала внизу, сверкая, изгибаясь, — перерезаная бонами, то мелкая и быстрая, то глубокая, темная.
Неожиданно стала ощущаться близость человеческого жилья, хотя людей они по-прежнему не встречали. К вечеру они набрели на большое картофельное поле.
Глотая горячую несоленую картошку вместе с кожурой, Аэйт никак не мог остановиться. Он наелся до боли в животе и уснул, не в силах больше бороться с усталостью. Закрывая глаза, он подумал о том, что, скорее всего, уже не проснется. Но сейчас это было ему почти безразлично.
Однако ночь прошла спокойно, и наутро они снова пошли по берегу.
Спустя несколько часов показалось широкое сверкающее зеркало залива. Аэйт споткнулся и остановился. Встающее солнце светило ему прямо в глаза.
— Это залив, — сказал одноглазый. — Если мы хотим идти дальше, нам надо перебраться через реку.
Они нашли старую плотину в двух верстах от устья реки и по ней перешли на другую сторону. Теперь дорога лежала по берегу залива.
Впереди они увидели руины. Серые каменные стены углом вдавались в воду залива. Видимо, когда-то здесь находился форт, преграждавший доступ к городу со стороны моря. Он был разрушен давным-давно. Деревья, выросшие на развалинах, были уже довольно высокими.
В голубоватой дымке был виден город. Раскинувшись на сопках, он подковой лежал вокруг залива.
Бьярни прищурил свой единственный глаз, оценивая, насколько удачно выбрано место для форта.
— Умели строить, сволочи, — сказал он с одобрением. — Тут кто-то сильно постарался, когда его разрушал.
— Может, он обвалился от старости? — предположил Аэйт.
— Ты, конечно, колдун первостатейный, — сказал одноглазый, — но уж прости, в фортификациях ничего не смыслишь. Небось, из болота и не вылезал?
— Не вылезал.
— Послушай, что я тебе скажу, Аэйт. Кто-то подошел на кораблях с востока и начал обстреливать его из пушек.. Видишь, с одной стороны стены раскрошены, а с другой еще держат…
Бьярни замер на полуслове с раскрытым ртом.
— Я знаю, — вымолвил он, наконец, и медленно перевел взгляд на Аэйта.
— Что ты знаешь?
— Кто разрушил этот форт! — закричал Бьярни ему в лицо. — Я! Я же и разрушил! Это я подошел на кораблях с востока… А!
Он махнул рукой, досадуя на тупость Аэйта, и побежал к развалинам. Он отчаянно спешил, как будто старый форт мог исчезнуть. Песок застревал в ботинках, и он сбросил их. Руины приближались слишком медленно. Он вошел в воду, уже по— осеннему холодную, и помчался по краю прилива.
Сомнений уже не оставалось. Те, кто лишил его памяти, позаботились о том, чтобы он даже случайно не смог забрести сюда, и только благодаря упорству Аэйта он неожиданно столкнулся со своим прошлым лицом к лицу.
Серый каменный прямоугольник лежал перед ним, как ключ к тайне.
Сколько же лет прошло с тех пор, как он махнул рукой, и Тоддин поднес к пушке горящий факел?
Одноглазый забрался на форт и начал бродить среди камней, раня босые ноги. Он нашел ржавые каски. А на этом месте он застрелил кого-то, уже безоружного. Кажется, тот хотел сдаться.
Аэйт подошел к Завоевателю, держа в руках его ботинки. Город взбегал по склонам сопок, и острые глаза мальчика различали башни и стены, ажурные колоннады, легкие блестящие окна, отражающие солнечный свет, тусклую медь колокола на одной из звонниц…
Это и был Ахен — великий город короля Карла. Родина Вальхейма. Аэйт забрался на развалины стены и, задрав голову, стал всматриваться в очертания городских улиц. Ингольв так и не сумел сюда вернуться. Перед глазами Аэйта мелькнуло бледное лицо капитана, испещренное черными точками, с кровавой раной на месте рта и крошевом выбитых зубов, и он ощутил такую острую боль, что пошатнулся и сел, хватаясь за грудь. С минуту он просто сидел на теплых камнях, подставляя лицо солнцу. Потом осторожно вздохнул несколько раз. Боль постепенно отпускала.
