— У нас и в мыслях не было, что пока мы убиваем одного, нас может увидеть какой—то другой Фейри. Как же мы были глупы. В общем, я вышла из дома без клевера и уже почти дошла до станции. Хотела добраться до города на метро, но тут увидела Фейри. Она, должно быть, узнала меня, потому что последнее, что я помню, это как она при всем честно́м народе налетела на меня, прежде чем я успела хоть что—то сделать. А сделать я ничего не могла. У меня при себе не было даже кола... Думаю, ты сам понимаешь, что произошло дальше.
Какое—то время Рен молчал.
— Фейри поработила тебя?
— Да, — прошептала я, прислонившись к двери. Я, наконец, набралась храбрости и посмотрела на него, и то, что я прочитала на его лице, ранило меня так же сильно, как если бы мне воткнули нож в сердце. Его темно—зеленые глаза были полны жалости, а губы сжаты. — Знаешь, я думаю, именно поэтому я так лояльна к Марли. Она сделала дерьмовый выбор и вышла на улицу без защиты. Я понятия не имею, что случилось с ней. Никто не вдается в детали, но подозреваю, что мне еще повезло. Я — счастливица, в отличие от любимых мною людей.
— Айви, — тихо произнёс он.
— Я не особо много помню после приказа отвести ее в мой дом. Помню, как я вернулась домой, в гостиную. Помню, как увидела Адриана, лежащего на полу...
Оттолкнувшись от стены, я подошла к спинке дивана. В горле застрял ком.
— Он был мёртв, заколот собственным колом. На секунду я подумала, что это сделала я, но на мне не было крови. Его кровь была на Фейри, а Холли была на кухне. Все было перевернуто вверх дном, — я нахмурилась, в памяти всплыл ночной шум: разлетающееся на щепки дерево, разбитый фарфор. Крики. — Я пыталась помочь. Фейри... она практически пронесла меня сквозь стену, а Холли... она потеряла бдительность. Она пришла мне на помощь, и Фейри подкралась к ней сзади. Свернула шею.
Я не понимала, что плачу, до тех пор, пока не почувствовала водопад на щеках. Я смахнула ненавистные слезы и развернулась.
— А потом пришел Шон: он искал меня. То, что она с ним сделала...Она не просто убила его. О, не—ет. Она сначала пытала его. Игралась. Но ни им, ни Адрианом с Холли она не питалась. Как только она прикончила Шона, пришла кормиться мной.
Приближаясь, Рен обошёл диван размеренным шагом.
— Милая...
Я продолжила пятиться.
— Тобой когда—нибудь кормились?
Он покачал головой.
— Сперва это чертовски больно. Будто кто—то пытается высосать все твои внутренности, но потом боль становиться настолько привычной, что ты и вовсе ее не чувствуешь. Возможно, она бы полностью меня осушила, но у нас на пороге появились друзья Адриана — они тоже были членами Ордена. Они так и не узнали, как Фейри попала в наш дом или как она его вообще нашла. Как все мы знаем, тогда Фейри просто сорвались с цепи и врывались в дом к членам Ордена. Я никогда не говорила им правды о том вечере. Мне было стыдно, да и если бы они узнали, то пинками выгнали бы меня. Поэтому вместо того, чтобы презирать меня, они меня жалели, — мою кожу буквально жгло от накатившего чувства стыда. — Мне кажется... мы с Шоном убили ее вторую половинку. Она все продолжала повторять его имя. Наим. Не знаю. Сейчас это уже не имеет значения, — я сделала паузу и, проведя руками по щекам, опустила глаза в пол. — Я даже не знаю, зачем я рассказываю тебе это. Это не оправдывает мое поведение сегодняшним утром или ранние мои поступки. Это не оправдание, так что я не надеюсь...
— Я понимаю. Я знаю, ты не оправдываешься, но я понимаю, — Рен подходил все ближе и ближе ко мне. — Боже, Айви...
— Мне не нужна твоя жалость или уверение о моей невиновности. Я не поэтому тебе рассказала, — ударившись спиной о стену, я почувствовала пульсирующую боль. — Так что не ври мне.
— Хорошо. Я не стану тебе врать, — когда я попыталась обойти его, он поймал мои руки и удержал меня. — Ты сделала дерьмовый выбор, когда тебе было семнадцать. Видит Бог, в этом же возрасте и я сделал несколько дерьмовых выборов.
— Это не одно и то же.
— Да неужели? Моего лучшего друга убили, а я и пальцем не пошевелил, чтобы помешать этому, — прервал меня Рен, когда я уже собралась спорить. — И не говори, что моя ситуация отличается от твоей и чтобы я не винил себя в этом, ведь ты сама до сих пор не можешь себя простить. Возможно, мы так и не сможем по—настоящему простить себя. Иногда мы совершаем поступки, которые никогда не сможем исправить. Возможно, наш дерьмовый выбор не всегда можно понять и простить, и все, что нам остается — это учиться на своих же косяках и следить за тем, чтобы не повторить их снова.
Дышать стало труднее, когда ком в горле начал разрастаться.
— Я... я потеряла всех, кого любила, — мой голос сорвался, и его застывшее выражение лица дрогнуло. — Я потеряла всех.
— Действительно ли ты их потеряла, Айви? Может, они и ушли, но они всё ещё существуют, — мои губы дрожали, я изо всех сил пыталась сдерживаться. Он положил мою руку себе на грудь, над своим сердцем. — Они всё ещё живут здесь. Всегда будут жить.
Я чувствовала, собственный контроль ослабевает. Я начала вырываться, но он отпустил мои руки и сжал плечи.
— Рен...
— Я всё ещё здесь, — он опустил голову, и наши глаза встретились. — Ты не потеряла меня.
— Но что если...
— Милая, ты не можешь прожить всю свою жизнь с кучей "что если". Да кто, блин, знает, что может произойти? Один из нас может выйти из этого дома и получить удар молнией, или же мы оба проживём до девяноста лет. Завтра мы можем умереть или вернуться обратно. Мы не знаем, что нам уготовила судьба, — проведя руками по моим щекам, он склонил свой лоб к моему, — но прямо сейчас мы оба здесь, и это главное. Прямо сейчас.
— Прямо сейчас? — моё сердце пустилось вскачь.
— Да. Прямо сейчас. Мы оба здесь. Вот, что имеет значение. Я не могу обещать, что никуда не уйду, но я очень сильно постараюсь остаться. Это единственное, чему я прошу тебя поверить.
Во мне взыграла буря эмоций и та стена, которую я так тщательно выстраивала, наконец дала трещину. Я была уверена, что прямо сейчас похожа на сморщенный ананас, но не могла остановить рыдания, рвущиеся наружу, да и не хотела. Горячие слезы текли по лицу, и Рен, издав гортанный звук, прижал меня к своей груди. Он держал меня в своих сильных, крепких объятиях и нашептывал слова, значения которых я не понимала, но они успокаивали.
Я не знаю, что подвело меня к грани: Рен, утверждающий, что никуда не денется или тот факт, что он не мог этого пообещать. Он даже не пытался, но был здесь, и, возможно, это меня и завело.
Уткнувшись лицом в его влажную грудь, я позволила всем своим чувствам выйти наружу. Оказалось, это похоже на вытаскивание пробки из ванной: сначала медленно и удушающе, будто это никогда не закончится, а потом быстро, одним ручейком слез и сбивчивым дыханием.
