К Олиному дому он добрался ближе к ночи. Приглядываться начал еще издали. Не ждут ли его здесь? Ведь тут могли караулить лысые бобики, присланные Лейлой. С другой стороны, то, что Ольга, как и мама, теперь недоступна, они наверняка уже узнали.
Так что и рассчитывать на его появление не должны. Но береженого бог бережет.
Володя потоптался в стороне, осторожно приблизился к подъезду, но опасения были напрасными. Никто его здесь не ждал.
Палец автоматически настучал код на домофоне. Дверь противно запищала, возвещая о том, что кто-то нарушил неприступность подъезда, и медленно начала закрываться. Володя был уже на площадке у лифта.
Почти нажав кнопку, он передумал и пошел пешком. Ноги болели после дня беготни, но Володя тянул время, хоть и понимал, что перед смертью не надышишься. А общение с предками Ольги было сейчас смерти подобно.
Нет, он не боялся. Бояться родителей любимой девушки, когда за тобой гоняются маги, походя убивая родных и близких, было более чем абсурдно. Просто не знал и не понимал, о чем и как говорить с ними. Что и как объяснять. И если свою маму он мог убедить в чем-то потому, что она была своя, то здесь...
Володя вышел на Олин этаж и остановился перед дверью ее квартиры. В груди екнуло.
Дверь была приоткрыта. Из щели между ней и косяком пробивалась тонкая полоска света. Внутри стояла тишина, словно хозяева ушли, оставив свет и открытую дверь.
Неужели его все-таки ждали? Следили, но не караулили у подъезда, а аккуратно глядели сверху из-за занавесочки. Володя отогнал глупую мысль. Если бы дело обстояло так, дверь уж точно была бы закрыта. И встретили бы его, когда он ничего не ждал. Просто Олин отец вышел вынести мусор или...
«Какой мусор? – оборвал себя Володя. – Какой мусор глухим вечером?»
Он осторожно толкнул дверь, вошел в квартиру и остановился у порога. Свет горел в прихожей, и на кухне, и в комнате. Пахло как-то странно, приторным и паленым. Володя хотел позвать, но почему-то не решился. И молча шагнул в комнату.
Комната выглядела так, словно в ней репетировали апокалипсис и играли с дождем из серы. Вещи были разбросаны, кресло повалено. Стоял в углу обгоревший телевизор. И везде были черные выжженные следы, будто кто-то швырял во все стороны огненные шарики.
Посреди комнаты на ковре лежал Михаил Евгеньевич в тренировочных штанах, майке и одной тапке. Вторая тапка покоилась в метре от хозяина. Ольгин отец лежал на животе, лицом в ковер, разметав руки в стороны.
Володя осторожно присел на корточки и тронул мужчину за плечо. Оно было теплым, и он потянул на себя.
– Мих... – голос сорвался на сип.
Тело Олиного отца перевернулось, и Володя испуганно отпрянул. Если кто-то и в самом деле метал здесь файерболлы, то сломанным телевизором и испорченным интерьером он не ограничился.
Михаил Евгеньевич был мертв. Черные, выжженные раны зияли у него на месте рта, в глазных впадинах. Еще несколько украшали грудь, сплавив остатки майки с плотью.
Володя почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Он поднялся на ноги и бросился прочь из комнаты. Какой бес любопытства и исследования погнал его на кухню, Володя не смог себе объяснить. Но поддался этому бесу он зря. То, что Олина мать мертва, было ясно без подтверждений, и смотреть на то, каким образом она отправилась в лучший мир, не стоило.
Тело валялось на кухонном полу, кафель был щедро залит кровью. От одного взгляда на труп в памяти всколыхнулись детские воспоминания о том, как дядька рубил в деревне кур. Как отлетала от живой птицы голова и уже мертвая щелкала клювом, тараща бессмысленные глаза на бегающее в агонии по двору безголовое тело.
Головы у Ольгиной матери больше не было. Вообще. Зато половина кухни оказалась забрызгана ошметками человеческой плоти. Впечатление создавалось такое, словно голова женщины взорвалась изнутри.
Володя попятился, зажимая рот рукой, и, давя рвотный позыв, выбежал из квартиры. На лестнице уперся в перила, и его все-таки вывернуло. Володя закашлялся, на смену первому пришел новый позыв.
Его рвало долго и муторно. Сперва фаст-фудом, которым сегодня только и питался, потом желчью. Когда в желудке совсем ни черта не осталось, он еще какое-то время заходился в немых холостых спазмах. Только тогда перед глазами чуть прояснилось.
Вместе с тем в голове зашевелилось какое-то подобие мыслей. Володя вернулся к двери, натянул рукав свитера, вытащив его из-под куртки, и тщательно протер дверные ручки. Постоял несколько секунд, вспоминая, трогал ли что-то еще, но так и не припомнил. Все так же, через свитер, притянул дверь, убирая зазор, и быстро пошел вниз по лестнице.
Задерживаться больше нигде не стал. Сейчас надо было сбежать.
И Володя бежал. До метро, а потом еще дальше, до следующей станции подземки. Только там он остановился, зачерпнул из сугроба грязного московского снега и отер им лицо.
Вопрос, как объясняться с Ольгиными родителями, больше не стоял. Но легче от этого не стало. Плюс возникла проблема – как рассказать самой Оле, что она осталась без отца и матери...
А ведь еще утром он чувствовал себя победителем и был уверен, что всех защитил.
Володя подошел к палатке, попросил бутылку минералки и прямо здесь же долго полоскал рот. Потом сунул бутылку с остатками воды в урну и быстро спустился в подземку.
Через минуту он уже покачивался в вагоне, уносясь прочь от пережитого ужаса.
* * *
Это был очень дорогой ресторан. Спрятанный в не шибко людном переулке в центре Москвы, он ничем не выделялся снаружи. Но внутри царили шик и великолепие. Дорогим здесь было все, от дерева, из которого были сделаны столики, и тесемок на занавесках до унитазов в туалете.
Это не говоря о меню. Последнее могло довести среднестатистического обывателя до психического срыва.
Среднестатистические сюда и не ходили. А если и появлялись рядом, их отшивала охрана на входе. Зато те москвичи, что могли позволить себе ужин за тысячу долларов, заведение знали и любили. Не за цены, а за безупречность, которая не входила в меню, но была изюминкой ресторана и покупалась, как и все, что вносили в счет.
Сальваторе притормозил, пропуская вперед Лейлу и придерживая дверь. От входа их проводили в гардероб. После того как гости разделись, их встретил администратор в смокинге. Администратор был достаточно плотен. Костюм облегал тело, ткань натягивалась до такого состояния, что казалась не одеждой, а родной шкуркой. И администратор напоминал пингвина в бабочке. Важного, толстого и двухцветного.
– Добрый вечер. Вы заказывали? Или вам предложить столик?
– Нас ждут, – ответил Сальваторе и тихо добавил что-то, склонившись к администраторскому уху.
