— Ха! — Тимаков обернулся ко мне. — Ничего глупее не слышал.
— У кого лента? — спросил я. — У Мальцева?
— Нет, у второго. Который свистел.
— Бред, — сказал Тимаков, прислоняясь к массивной станине опрокинутого стола.
— Погоди, — попросил его я. — Диана, откуда у него лента?
— Не знаю.
Я закрыл глаза.
Мне вспомнилось, как на встрече с Лоскутовым-Шнуровым Сагадеев неожиданно вспылил, как, одной рукой тыча в лицо переговорщику револьвером, второй дернул его за рукав, за лацкан мундира. «Вот я вас застрелю…»
А дальше?
Кажется, там было неуловимое движение пальцев, и за обшлаг Шнурову опустился невесомый алый комочек.
Хотел Николай Федорович проследить за переговорщиком впоследствии или же зафиксировать его перемещения при обороне поместья, сейчас вряд ли было важно. Важно, что Шнуров, похоже, все еще носил ленту с собой, раз Зоэль ее чувствовала.
Благодати вам, Николай Федорович.
Я выдохнул. В голове моей оформился план. Он был прост: встречаем вызванный Терстом полицейский отряд и идем в погоню.
Впрочем, я до сих пор не понимал, что движет моим… врагом.
Обезглавил империю (половина Европы и Орден Мефисто бухнулись бы ему в ножки), собрал кровь. И обратно в Ассамею?
Почему Кольвахн? Что за Правая длань Бога?
Я по привычке закусил ноготь. Что-то он там говорил. Про власть «пустой» крови… Что-то я упустил, не смог сообразить…
— Бастель, — подал голос Тимаков.
— Ш-ш-ш, — прошипел я.
Так. Древняя история. Мальцев сказал, это все оттуда. «Пустая» кровь изначально сильнее высокой. То есть, был кто-то… Был кто-то сильнее семи фамилий.
Бог?
— Диана, — вскинул голову я, — вы нам поможете?
— Разве у меня есть выбор? — Зоэль повела плечами. — Но я скажу вот что. Я пойду с вами, если вы мне пообещаете свободу, господин Кольваро.
Я придвинул к возвышению высокий подсвечник. Лицо Дианы выжелтило свечным светом, серые глаза смотрели серьезно.
— Давайте откровенно, вы же ищете союза с «пустой» кровью.
Шпионка криво улыбнулась.
— Искала. По заданию мессира Шолльцоммера. Но в ваши черствые сердца иногда стучится жалость и сострадание. В эти же…
Она вздрогнула.
Губы ее сошлись в тонкую линию, щеки впали, сбоку, над бровью, проявилась сиреневая височная жилка.
— С ними нельзя заключить союз, — твердо сказала Диана. — Они перешагнут через вас, а затем и через нас. Растопчут и подчинят. Это чужая кровь и чужая сила. Враждебная любой жизни. Я видела, как резали вашего императора и вас, господин Кольваро… Как беззвучно умирали ваши женщины. И я боюсь, что тот человек со скальпелем совершенно не понимает, что делает. Он одержим.
— Тем не менее, ему все удалось.
— И это пугает меня больше карабина, который ваш приятель нацелил мне в лоб.
Я посмотрел ей в глаза.
Наверное, в другое время и в другом состоянии я смог бы распознать ложь и правду в ее крови, смог бы, уколов палец, прочитать ее всю, от кончиков пяток до макушки, грубо вывернув наизнанку и выискивая скрытые мотивы.
Не было ни сил, ни желания.
Терст бы меня убил. Простите, господин учитель. Нагнувшись, я поднял столовый нож.
— Вы должны дать мне слово.
— Я не сбегу, — сказала Зоэль. — И не попытаюсь вас убить.
Тимаков отлип от станины.
— Я бы не верил.
— Вы можете чем-нибудь поклясться? — спросил я.
— Чем?
— Вам лучше знать.
— Душой сгодится?
— Хорошо, — сказал я. — Можно и душой. Только я вас помечу.
— На всякий случай? — фыркнула Зоэль.
— Из предосторожности.
Я не стал возиться с иглой, ковырнул большой палец острием ножа, прижал каплю крови ко лбу шпионки у самых корней волос.
— Тепло, — сказала Диана.
— Постарайтесь не трогать.
— И что это?
— Тоже маячок, своего рода.
Я убрал палец, затем перерезал веревки. Диана встала.
— Вы могли бы применить эту вашу… «петлю Гаримова». Я бы поняла.
Она сошла с возвышения и приблизилась к лежащему на стульях мертвому государю-императору.
— Эй-эй, — дернулся Тимаков.
— Успокойтесь, — обернулась шпионка. — Я не воюю с мертвецами.
Она долго смотрела императору в лицо. Руки за спиной, голова чуть набок. Я, помедлив, подошел к ней.
— О чем думаете?
— Думаю, вот олицетворение того, против чего я боролась. Империя. Ее идол. Черные волосы, легкая полнота, бородка. Странно.
На губах Дианы задержалась кривая усмешка. Она зябко шевельнула плечами.
— Господин Кольваро, — спросила она меня, — у вас бывает такое: вы достигаете того, к чему стремитесь, но понимаете, что вместо удовлетворения чувствуете…
— …пустоту, — закончил я за нее.
— Да.
— Чаще, чем хотелось бы, — сказал я и кивнул Тимакову: — Георгий, давайте вынесем государя в склеп. Диана, там внизу, на перилах крыльца, фонарь. Посветите?
— Хорошо.
Весь остаток ночи и часть утра я и Тимаков стаскивали трупы высоких фамилий в склеп, а когда места там закончились, укладывали их уже в подвале. Прислоненные к винным бочкам и растянувшиеся на полу, они казались мне спящими.
Сорок четыре ходки.
Матушка и Мари. Майтус и Катарина. Лопатин и еще два жандармских офицера. Кузовлев. Жассо. Штальброк. Мы вынесли его с той стороны дома. У него была сломана шея. Кажется, он даже не понял, что убит — в округленных глазах застыло удивление.
Зоэль молча светила под ноги.
Фонарь покачивался, и мне думалось, что жизнь каждого человека похожа на такое вот скорбное путешествие — во тьме, с редкими пятнами светлых воспоминаний.
А вокруг — мертвецы, мертвецы, мертвецы.
Мне думалось, что Шнуров уловил смерть «пустокровников», и потому я не нашел его во дворе. Спрятался ли он поблизости? Нет, скорее, поспешил к своему хозяину. Что еще делать здесь? Ждать пули?
Но я был уверен, что, даже если Шнуров сообщит о неудаче с убийством государя-императора или меня, никто не отправится в поместье завершать начатое. Кровь сцежена в «клемансины», и не имеет никакого значения, что кто-то из ее обладателей еще остался в живых.
Утро выдалось пасмурное, серое.
Мы закончили с высокими фамилиями и, выбрав из кучи в холле себе по стулу, сделали передышку на балюстраде.
Пространство от ворот до дома затянул туман, пряди его смешались с дымками догорающих углей, стало покойно и тихо. Туман хоронил черные линии костров, омывал борта телег, прятал трупы на земле.
Мокро отблескивали стекла оранжереи. В застывших на вершине холма деревенских домиках кукарекал петух.
Зоэль где-то добыла сигаретку, курила, глубоко затягиваясь и покусывая губы. Кровь моя грязным мазком застыла на ее лбу. Тимаков ловил дым ноздрями и гонял носками сапог патронные гильзы, рассыпанные по плитам.
