Ходжа покосился на вальяжного Оболенского, быстро сунул в рот половинку персика и, прислушиваясь к шагам за дверью, прошипел:
– Это Шехмет! Умоляю тебя, о невежливый и сквернословящий, будь с ним поласковее!
– Я буду с ним… нежен, – томно промурлыкал Лев, потягиваясь, как огромный мартовский кот.
– Ладно, шайтан с тобой, обольстительный бесстыдник! Ответь только на один вопрос: там, в гареме, ты спал с какой-нибудь женой эмира?
– Сразу с тремя… Только почему же спал? Я, знаешь ли, очень даже… бодрствовал!
– Только могильная земля исправит горб горбатого… – прочувствованно оповестил домулло, и дверь в комнату открылась. Али-Баба с поклонами ввел внутрь маскарадного купца. Честное слово, иного эпитета было не подобрать! Чалма поверх медного шлема, рукояти ножей, торчащие из-за голенищ, румийская кольчуга, блистающая в разрезе халата, за поясом ятаган, а длинная белая борода топорщится мочалом под чёрными усами. Чтобы окончательно быть неузнанным, премудрый господин Шехмет перевязал левый глаз чёрной тряпочкой и изменил голос.
– С-с-салам алейкум, поч-чтеннейшие! – старательно заикаясь, произнёс он. – Я сам-арка-ка-ндский купец Ке-керим!
– Керим, – пояснил Ходжа, все, кроме Оболенского, вежливо кивнули. А Лев в совершенно ненормальном оцепенении впился взглядом в ястребиное лицо начальника городской стражи, даже не дыша от изумления.
– Добрейший хозяин, да продлят небеса твои годы и осыпят твой дом благостями, не будет ли нам позволено сесть и насладиться беседой четверых достойнейших мужей, ибо каждому из нас есть что рассказать миру, – многозначительно выдал Насреддин, подпихивая Али-Бабу. Тот сразу вспомнил о законах гостеприимства, захлопал в ладоши, и всё тот же мальчик Касим быстренько произвёл на столе надлежащую смену блюд.
– Да простит Аллах моё нетерпение, о великодушнейший Али-Баба, но твоя доподлинная история известна всем. – Когда присутствующие уселись, «брадобрей» вновь взял нить разговора в свои руки. – Я бы мог рассказать много чудесного, но мои уста сковывает печать обета. Ибо обещал я Всевышнему не раскрывать чужих секретов и не выдавать личных тайн до тех пор, пока само Небо не призовёт души усопших к Страшному суду! Но, быть может, молодой господин с голубыми глазами и богатырской статью развлечет нас какой-нибудь сказкой?
Лев молчал, всё так же открыв рот и не сводя глаз с напряжённого Шехмета.
– Эй! Эй, уважаемый, я к тебе обращаюсь! – Оболенский не реагировал. Поняв наконец, что все усилия пропадают втуне, домулло почтительно обернулся к так называемому купцу: – Тогда, быть может, мой спутник, благородный торговец Керим из Самарканда, поведает нам занимательную историю?
– М-м… кх… ну, я, вообще-то, не… – Чувствующий себя не в своей тарелке Шехмет не сразу вспомнил о том, что надо заикаться. – Особенных историй как бы и не было… так, мелочь всякая. Служба, разъезды, стражи… ой! Торг-говля, это… стран-ны всякие, стольк-ко интер-р-ресного, уй! Но всего н-не запомнишь… ага.
В дверь постучали, молча вошла Марджина, прикрывая лицо широким рукавом, и поставила перед Оболенским небольшой кувшин вина, литра на полтора. Именно это и сыграло роль последней капли… Лев вздрогнул, соединил в памяти Шехмета и кувшин, после чего повалился в приступе дикого и абсолютно неуправляемого хохота! Он совершенно по-детски, упоённо заливался смехом, он ржал, как лошадь на свежий анекдот, он уже едва дышал, перемежая короткие всхлипы с придушенным хихиканьем, и никак не мог успокоиться…
– Н-ну, и что же т-тут смешного… – непритворно заикаясь, звенящим от ярости фальцетом выдавил глава городской стражи, его пальцы нервно заплясали на рукояти кривого ятагана.
Хороший писатель не усложняет жизнь своим героям.
Бесплатный совет начинающим.
Надо отдать должное Льву, в какую-то минуту он сумел вовремя остановиться. То есть всей силой воли наступить на горло собственной песне (в данном контексте – хохоту).
– Всё, всё… не кипятись, старик! Дай отдышаться, и я расскажу тебе такую смешную историю, что все правоверные мусульмане вашей епархии просто животики надорвут!
– Сначала скажи – ты ли тот человек, которого называют Багдадским вором?
– Ну я. Пардон, если забыл представиться… Лев Оболенский – тот самый Багдадский вор, собственной персоной. Ещё у кого вопросы есть?
– Нет, – убедившись, что все молчат, объявил домулло, – только, может быть, не надо всё рассказывать, а?
– Пусть говорит! – начальственно разрешил «купец», и Али-Баба поддержал его согласным киванием. Никто и не обратил внимания, куда и как исчезла Марджина…
– Жили-были, значит, я – Багдадский вор – и начальник городской стражи – некий гражданин Шехмет… – торжественно начал Лев, демонстративно игнорируя явное напряжение по крайней мере двух слушателей. Но если переодетое начальство заинтересованно вытянуло шею, то проницательный «брадобрей» обличающе покрутил пальцем у виска. (Жест, чрезвычайно редко встречающийся в мусульманских странах, сильно подозреваю, что Ходжа просто перенял его у щедрого на такие штучки Оболенского.)
– Так вот, шёл как-то раз я – бедовая головушка воровская – по пустыне и причалил к одному бухарскому каравану. А заправлял там некий Гасан-бей, не слыхали?
– Не, не… – тут же открестился Шехмет, – н-не слыхал и н-не хочу!
– Ну и леший с ним! Всё равно он гадом оказался впоследствии… Короче, пригласил он меня в шатер и поставил на спор пять кувшинов креплёного вина, а один зажал. Якобы для этого самого Шехмета из городской стражи. Тоже сволочь изрядная…
– Э-э… почему же?! Я слы-лышал, будто бы господин Ш-Шехмет – храбрый, мудрый и весьма достойный п-почитания человек!
– Да, да… – сдержанно подтвердил Ходжа. – Его достоинства так велики, что вызывают исключительно одно восхищение!
– У прекрасных дам? – слегка спошлил Оболенский, но его московский юмор не был оценён по достоинству – никто просто ничего не понял. – А ну вас… В общем, решил я от него ночью сбежать. Стырил у Гасана стильную одежонку и влез в здоровенный такой баул с китайскими ширпотребными шароварами. Слушайте, они у вас тоже все рынки оккупировали, да? Ой, отвлёкся… а шестой кувшинчик шахдизарского я, естественно, затащил с собой. Чего ж, думаю, в скукоте-то сидеть? Так с выпивкой, как сами понимаете, было куда веселее… Утречком в лагере – шум, суета, все вопят и друг на друга наезжают – дескать, верблюды мусульманина съели!
– Вай дод! – не сдержался Али-Баба. – Такое точно бывает! Мой дед спал на песке, а его же верблюд за ночь выщипал ему все волосы на голове…
