конечно же, оставила письмо и взяла игрушку из Парижа, но на самом деле она загипнотизирована невидимым серийным убийцей, который весь блестит, как зеркало; он какой-то злой гений, который ходит на вечеринки и…
И приветствуем вас в отделении для психов. Пожалуйста, не дергайтесь.
Он надел пальто и поехал в город. Чтобы глупо и отчаянно искать неизвестно где. Он заходил в места, где они обычно развлекались, что было даже нелогично. В конце концов оказался в каком-то пабе и исключительно в терапевтических целях выпил две порции холодного коктейля «Кровавая Мэри». А потом на самом деле уже и не знал, что делать, издерганный беспокойством, гневом и яростью. Он поехал к Веронике.
Он не был у нее прежде, но адрес знал наизусть. Проверил на плане местонахождение улочки в пригороде, зажатой между другими, такими же кривыми и короткими.
Когда вышел из такси, то сразу понял: что-то здесь не так. Улица оказалась каким-то городским пустырем, среди разбросанных в отдалении друг от друга домов тянулись заброшенные поля и пастбища.
По рассказам Вероники, жила она одна, но не в полуразвалившейся же лачуге с кусками крыши, покрытой рубероидом, окруженной голыми кустами и развалившимся дырявым забором из ржавой металлической сетки. Но адрес указывал этот дом.
По ее рассказам, у нее был телефон, факс и даже Интернет. Но он видел лишь одинокую развалину из грубого кирпича, столб линии электропередачи и тянущееся в темень картофельное поле.
Табличка с номером каким-то чудом уцелела, и сомнений не оставалось. Адрес правильный. Он был на месте.
Ворота висели благодаря веревке, которой связали их части когда-то еще во времена Гомулки. Рядом находилась калитка, ей повезло меньше. Она была открыта и так заросла бурьяном, что только благодаря засохшим стеблям не упала в грязь.
Где-то в подвальном окошке дома едва горел желтоватый свет, и он вошел внутрь, абсолютно не имея понятия зачем.
Его знакомая была эксцентричной особой, но не до такой же степени, чтобы жить в сыром подвале.
Трухлявые, покосившиеся, покрытые облупившейся масляной краской двери не имели ручки, было как-то глупо стучаться или искать звонок. Какой тут звонок, если вместо ручки зияет дыра?
Он толкнул дверь и переступил через провалившийся порог, сложенный из нескольких старых кирпичин, а потом остановился в темноте, слушая удары собственного сердца и чувствуя, что ведет себя, как героиня в фильмах ужасов. Но ведь это было жилище Вероники. Нужно было уйти отсюда, возможно, прежде позвонить ей. Он мог застать тут каких-нибудь бандитов и получить ножом по горлу.
Свет слабо светил из открывающегося с правой стороны входа в подвал и отсвечивал на ступеньках.
Воняло здесь как-то странно, резко, чем-то химическим, словно ацетоном.
Его пустая квартира вдруг, несмотря на письмо, показалась ему прекрасной. Кроме отсутствия Гавроша на комоде.
Он решил позвонить Веронике, все выяснить или вернуться домой. Проблема в том, что он хорошо помнил адрес.
Просто Вероника оказалась слишком хороша, чтобы быть настоящей. Слишком красива, слишком доступна, слишком идеальна. В этом должен был таиться какой-то обман. Все это не могло закончиться хорошо. Потому он и стоял в полумраке, в какой-то развалюхе и не мог сдвинуться с места.
А когда уже решился идти домой, внезапно услышал шепот. Это был голос женщины, тихие слова сплетались в какое-то бесконечное причитание, которое она говорила все быстрее с нарастающим темпом, доходя до глубокого хриплого стона.
И тут он окаменел, ему показалось, что он распознает голос Сильвии.
Волосы на голове стали дыбом, он на самом деле чувствовал, как они становятся дыбом, по спине и по ногам побежали ледяные мурашки.
Она снова застонала, прямо из самой глубины души, но это не было стоном боли, а блаженства. Голос несомненно принадлежал Сильвии. Он давно ничего подобного не слышал, но еще мог его узнать.
Януш направился вниз, осторожно, шаг за шагом ступая в освещенном блеском полумраке, опасливо ставя подошву своих горных ботинок на покрытые пылью ступеньки, опираясь на шершавую кирпичную стену. Странный запах усилился, в нем преобладала уксусная кислота и что-то еще, наполовину узнаваемое, находящееся на пограничье памяти. Пижма? Пачули?
Вниз вели ступеньки, около двадцати. Крутые. Он едва различал почти не видимые в полумраке очертания стен и округлого потолка.
Лестница закончилась, теперь перед ним было прямоугольное помещение, которое уходило куда-то вправо. Это оттуда полз бледный растекающийся, становящийся более выразительным блеск.
Он снова слышал голос Сильвии. Глубокий и страстный стон и отрывистое сдавленное дыхание. Потом шепот. Януш так четко различал голос жены, что никаких сомнений уже не было. Это она.
Что-то под ногами треснуло. Он шел как по мягкому лесному мху. Медленно, не сводя глаз с изгиба стены, присел и с опасением потрогал пол ладонью.
Он оказался в толстом слое мелких склеенных предметов. Нащупал что-то пластиковое сложной формы. Очки. Потом кусок ткани. Какой-то керамический горшок. Маленькую цепочку. Посмотрел вниз и онемел.
Пол покрывали самые разнообразные мелкие предметы. Безделушки, фотографии в рамках, горшочки, диски, часы, сплетенные с бусами. Бледный свет стелился по керамическим или кристальным поверхностям, блестел на драгоценностях, доставал из мрака какие-то электронные приборы; из этого странного месива торчали головы, плечи и ноги фарфоровых и металлических фигурок. Нужно было брести во всем этом хаосе, выискивая свободное место на полу. Под подошвами ботинок хрустели фарфор, стекло и хрусталь.
Очки, помада, серьги, трубки, куклы, плюшевые игрушки, книги. Мелкие предметы, принесенные сюда несметным количеством людей, а потом брошенные на пол. Он пробирался осторожно, шаг за шагом, раздвигая сапогами безделушки и драгоценности, пытаясь нащупать какую-то часть чистого пола, а в его ушах все сильнее вибрировали сдавленные, превращающиеся в крик стоны Сильвии. Чужой, органический смрад ударял в нос, было впечатление, что у него кружится голова. Может, от смрада, а может, от напряжения.
Он добрался до поворота стены. Здесь ценные предметы лежали реже, в основном у стен. Мерцающий свет был выразительнее, растекался, как сияние от свечи или костра. Он уже явственно видел белого фарфорового слона, оплетенного шнурком жемчужин, огромную колючую ракушку, фотографию с разбитым стеклом, на которой была девочка с мячом, и Гавроша, который с бесстрастием опирался на кривой пластиковый фонарь, из его кармана торчала рогатка, а на тупой физиономии застыла идиотская улыбка. В огромных голубых глазах пряталась насмешка.
Януш прислонился к стене у самого угла, на согнутых ногах, как полицейский, исследующий незнакомое помещение, быстрым движением тела подался вперед и выглянул за угол.
А потом выглянул еще раз, так как не понял, что´ увидел в мерцающем
