Таши искал укрытия на противоположном склоне холма, но и здесь сверху сыпались обломленные ветви, жег лицо обезумевший туман, и то и дело валились дремучие лесные гиганты, не выдержавшие бури и подземных толчков.
Вселенная выла, и Таши орал что-то кощунственное, проклиная и требуя, но никто не слышал его надсадного крика в слитном вопле погибающей земли.
Вода поднялась толчком, холм задрожал от самого основания, словно был живым, и его сотрясала предсмертная икота. И так же внезапно вода схлынула, прорвавшись где-то в низину, а тут оставив ободранный труп земли, сереющий обнажившимися костями скал и заваленный измочаленными деревьями.
Таши с разбегу ринулся в непроходимый завал. Ноги скользили по обледенелым стволам, вязли в густой каше брошенной потопом земли. Ветер, теперь ничем не сдерживаемый, терзал мокрую кожу, несколько раз Таши падал, срывался с деревьев, образовавших одну сплошную засеку, но тут же поднимался и вновь кидался на штурм преграды. Рев за спиной ничуть не утихал, так что Таши не обманывался, зная, что вода отступила временно, и возможно через минуту сюда придет новый вал, превыше первого, и тогда уже уйти не удастся.
Вода начала прибывать, когда до скальной гряды оставалось совсем немного. Где-то внизу поток встретил новую преграду и, не сумев разом перехлестнуть ее, накапливал силы для прорыва. Набросанные внахлест деревья разом шевельнулись, приподымаемые снизу, черные лужи низинок обратились в озера, гранитные валуны скрылись под мутной пеленой вновь пошедшей на приступ воды, закрутились водовороты, соленый туман скрыл близкий берег.
Таши бежал по колено в воде, потом его сбило и целую вечность кувыркало по камням, не давая остановиться или хотя бы хлебнуть воздуха.
По счастью, тяжелый, напитавшийся водой тулуп спас ребра, а глубина была еще слишком ничтожной, чтобы утонуть. Таши сумел подняться на четвереньки и так продолжал двигаться, выбираясь наверх. Вновь схлынувшая вода едва не уволокла его с собой, и все же, ободрав ладони, Таши сумел уцепиться за скальный выступ, а ощутив под собой твердь, пополз на приступ последнего, особо переплетшегося завала. Рев за спиной не утихал, через минуту вода вновь прибудет.
Выбравшись на обрыв, Таши заставил себя оглянуться. Там, где он только что был, чудовищным смерчем перемешивал мироздание водоворот. В нем нельзя было различить ни единой детали, было ясно лишь, что холм, укрывший его ненадолго, скрылся теперь под волнами или попросту смыт. Водная громада пожирала низину, устремляясь на восток, равно неся гибель людям, чужинцам, зверям и магическим тварям, всему, что дышит, растет или просто лежит под солнцем. Теперь здесь будет море – отныне и до тех пор, пока нечто небывалое не вызовет и его конца.
Сдавленный звук вырвался из горла Таши: не то всхлип, не то короткий стон. Таши погрозил кулаком торжествующим водам и, прихрамывая, направился к месту бывшей стоянки, где, если не случилось непоправимого, его должны ждать Уника и Ромар.
* * *
Буря продолжалась больше недели. Ненасытная пасть пролома втягивала воду из океана, обрушивая ее на погибшую страну. Скальная гряда, на которой первый день укрывались путешественники, устояла перед напором, но давно уже превратилась в цепочку островков, едва различимых в смутной дали. Глядя туда, Уника не уставала благословлять Ромара, заставившего их бежать к отрогам горного кряжа. Ромар не позволил даже переодеться избитому, вымокшему и вообще чуть живому Таши. Зато они успели уйти от берега прежде чем море прогрызло путь по ту сторону скал.
Таши потерял во время потопа копье, боло с гранитными желваками, шапку… Хорошо еще, что топор не был взят с собой и оставался у Ромара. А вот котомка, притороченная к спине, осталась цела, и хотя она едва не утопила охотника, когда его сбил второй поток воды, но зато к ней уцелел нож, шкура и даже полтуши рыси. Теперь Унике было чем кормить Таши, который уже несколько дней лежал без памяти.
Странная это была болезнь. Чудом уцелевший Таши не свалился сразу, оказавшись в безопасности. Еще три дня он был на ногах; перенес лагерь подальше от бурлящей теснины: высоко в скалах в заветренней лощине поставил балаган из еловых жердей плотно крытых лапником и засыпанных поверху снегом, так что в самый лютый мороз можно было жить в тепле.
Нарубил гору дров, благо что бурелома всюду было в изобилии, заговорил даже об охоте, но никуда не пошел, улегся в шалаше на шкуры и начал умирать. Он не метался в бреду, горячка обошла его стороной, он просто лежал в забытьи, а в редкие минуты просветления жаловался на холод.
Смолистая сосна жарко горела в двух кострах, что не потухали ни на минуту. Ежедневно Ромар окуривал балаган можжевеловой хвоей, Уника прикладывала к ногам Таши разогретые у огня камни, но все было напрасно: лицо Таши словно истаивало, и даже шкура рыси не могла вернуть ему тепла.
Вечером, когда сгущалась ранняя декабрьская тьма, Ромар в тусклом свете углей брался за гадание. Изловчась, пальцами ног, раскладывал почерневшие деревянные и костяные фигурки, помещал в центре амулет, снятый с шеи больного, напевал старые слова, спрашивая предков о судьбе.
Уника варила мясную ушицу, потому что твердого Таши уже не мог глотать. Сложное это дело – похлебка, муторное. Пяток гладких камней, лежа на углях, вбирал жар, Уника один за другим подцепляла их обугленной лопаткой и опускала в плотно сплетенный берестяной туесок, в котором готовилась похлебка. Вода в туеске сразу начинала кипеть, а когда камень слегка остывал, Уника выуживала его и опускала в туесок следующий камень.
Были бы дома, там горшки есть, а тут, с берестяным туеском только так и можно обходиться. Берестяную посудину на угли не поставишь.
Над засыпанным снегом балаганом тонко выл ветер, вдалеке неумолчно грохотал страшный морской водопад. Потоп не кончался, он заливал все новые и новые земли, без счета уничтожая живущее на них.
…Таши шел по колено в воде. То была черная вода – черней угля и дегтя, черная, как душа мангаса. Она леденила ноги, сковывая каждый шаг.
Таши шел, и ленивые волны расходились кругами. Вода прибывала, она уже достигала ему пояса, и в животе поселился кусок льда. «Хорошо, что Уники здесь нет, – думал Таши, – иначе этот холод застудил бы нашего сына…»
Таши знал, что как только черная влага коснется сердца, оно заледенеет и умрет, но от стылой мерзости было некуда деваться, и Таши продолжал бесцельно идти, колебля смоляную гладь…
Ромар движением ступни смешал фигурки, отодвинул в сторону родовой амулет юноши. Помолчал, потом спросил Унику:
– Кроме ножа у нас что-нибудь острое осталось?
Продолжая помешивать варево, Уника свободной рукой выдернула из рубахи проколку, протянула Ромару. Тот оглядел зеленую иглу, согласно кивнул.
