Однако сегодня в кои-то веки к Креолу явился гость, которому он обрадовался. Один из немногих людей на свете, которых Креол называл другом – Шамшуддин, сын Бараки.
– Мир тебе, брат! – осклабился кушит-полукровка, стискивая Креола в объятиях. – Экая же глушь этот ваш Нимруд – я уже думал, что никогда не долечу!
– А ты что, летел? – насторожился Креол. – На чем?
– Да сам по себе. Поднялся и полетел.
– Из Вавилона до Нимруда своим ходом? И у тебя хватило маны?
– Э-э, брат, о чем ты? То ли не знаешь, что у меня природный талант к полетам?
– Знаю, – сумрачно ответил Креол.
Действительно, в чём в чём, а в телекинезе и левитации Шамшуддин, несмотря на молодые годы, может заткнуть за пояс даже магистров. Он так и не овладел никакими иными чарами, кроме пары совсем пустячных заклинаний, но уж зато в телекинезе поднаторел.
И Креол ужасно завидовал этой беспримерной легкости, с которой Шамшуддин двигает предметы и парит в поднебесье. Сам Креол не слишком тяготел к этим видам Искусства, но все же упорно тренировался, чтобы уметь делать то же, что делает побратим. Только из этого желания он и научился двигать предметы взглядом и летать – тяжелым трудом, постоянно борясь с природной неспособностью.
– Ну же, расскажи мне о вашем Нимруде, – потребовал Шамшуддин, по-хозяйски плюхаясь в ближайшее кресло. – Как здесь живется, что есть интересного? Это действительно такая дыра, насколько мне кажется, или тут все же есть что-то, способное взвеселить разум, сердце и чресла?
– Ничего особенного, – махнул рукой Креол. – Все как везде – пара питейных домов, стая кар-кида, бродячие комедианты… Местный лугаль хорошо играет в шек-трак.
– Это грустно. А скажи-ка, брат, не надумал ли ты жениться?
– В тот день, когда я женюсь, грянет страшный гром и демоны Лэнга ворвутся в наш мир, чтобы своими глазами увидеть такое диво.
– Ах-ха-ха-ха-а!.. – залился смехом Шамшуддин. – И то сказать, горе будет той женщине, что войдет в твой дом как хозяйка.
– Это почему еще?! – обиделся Креол.
– Не знаю. Мне так кажется.
– Когда кажется, надо применять Ясный Взор, – наставительно произнес Креол. – Хорошее заклинание, между прочим. Полезное.
– Я им не владею, брат. Научишь?
– Я им тоже не владею, – неохотно признался Креол. – Хотя дедушка очень советовал…
– У тебя был умный дедушка, брат.
– Да, только орал все время…
Ближе к вечеру, когда спала дневная жара, Креол и Шамшуддин выбрались в город – прогуляться, отметить встречу старых друзей. Шамшуддин прилетел погостить дней на десять-двенадцать – у него образовался перерыв в илькуме. Позавчера в Вавилоне закончили возводить очередной храм Мардука, и до начала следующего строительства Шамшуддин свободен, как птица.
Не та, конечно, которая сидит в клетке у птицелова, а та, которая вольно парит в небе.
Побродив по кару, Креол и Шамшуддин отправились в питейный дом дядюшки Нгхоло. У этого старика собираются все, кто хочет весело провести время, – на сцене танцуют прелестные одалиски, рядом играют несколько флейтистов, в углу сидит слепой поэт, читающий свои стихи за пару сиклей меди, а любой желающий немедля получает набор костей или доску для шек-трака.
И самое главное – дядюшка Нгхоло никогда не разбавляет выпивку! Кристальной души человек – во всем Шумере не сыщешь никого честнее!
– Выпьем за здоровье нашего императора! – провозгласил Шамшуддин, поднимая чашу с ячменной сикерой. – Да будет он вовеки жив, цел, здрав!
Честно говоря, Креолу было плевать на императора, но тост он поддержал. Во-первых, не выпить за здоровье императора чревато мелкими, но досадными неприятностями, а во-вторых… какая разница, за что пить? Креол охотно поддержал бы тост хоть за чрево Тиамат – в конце концов, оное чрево хоть и породило бессчетное множество чудовищ, но в конце концов стало звездным небом и теперь каждую ночь чарует нас своей красотой.
Потом Креол и Шамшуддин выпили за здоровье Креола-старшего, да не ослабнет его рука, держащая магический жезл. Потом – за справедливейшего на свете эна Натх-Будура, да не оскудеет его дивно великий живот. Потом – за упокой души учителя Халая, да не будет ему слишком голодно и холодно в тоскливом Куре. Потом – за скорейшее получение ими обоими звания мастера, да произойдет это уже завтра. Потом – за крепкий сон Ктулху, да длится он вечно.
Так незаметно наступила глубокая ночь. Почти все посетители давно разошлись, и лишь несколько завзятых игроков сидели за досками для шек-трака. В питейном доме дядюшки Нгхоло игра всегда продолжается до самой зари.
Тем временем Креол, уже с трудом различающий очертания предметов, неожиданно тоже захотел поиграть в шек-трак. Он резко поднялся со стула, подошел к ближайшей паре игроков и громко потребовал освободить для него доску. Игроки предпочли не связываться с хмельным магом и покорно уступили места.
Довольный Креол велел принести еще две бутылки вина и уселся за доску, непокорными пальцами расставляя фишки. Делая это, он медленно раскачивался на стуле – вперед-назад, вперед-назад… и тут произошла катастрофа. Не рассчитав колебаний, пьяный маг нажал на спинку слишком сильно и с грохотом шлепнулся на пол.
Игроки залились хохотом – очень уж глупо выглядел в этот момент Креол. Но в следующий миг смех застыл у них в глотках – поднявшись на ноги, маг окинул всех поистине страшным взором. Из его руки выметнулся огненный клинок, и Креол взревел:
– Где хозяин?! Убью!!!
Зная, что этот человек способен натворить в ярости, посетители бросились на улицу. Шамшуддин попытался успокоить побратима, но в его голове сильно шумело, движения стали неверными, поэтому добился он немногого.
Разумеется, дядюшка Нгхоло не вышел на зов Креола. Если вусмерть пьяный маг, известный своей жаждой крови, кричит «убью» – откликнется только очень храбрый или безрассудный человек. Дядюшка Нгхоло не был ни тем, ни другим, поэтому он заперся в погребе и дрожал от страха.
Не дождавшись хозяина, Креол вернулся к столам и с досады принялся сначала бить посуду, а потом окна. Затем он взялся крушить мебель, взорвал огненным шаром стойку, а в конце концов поджег все, что видел, удовлетворенно кивнул и вышел наружу, покачиваясь от выпитого.
Оставшийся в помещении Шамшуддин немного подумал, глядя на разгорающийся пожар, а потом побрел следом за Креолом. Едва он переступил порог, как из погреба выбежал дядюшка Нгхоло со слугами – они принялись тушить огонь, но поздно, слишком поздно. Языки пламени рьяно лизали стены, нисколько не реагируя на всю воду, что на них лили. Вот когда несчастный старик пожалел, что выстроил свое заведение из дерева, а не из обожженной глины, как большинство домов в Шумере.
