– Мой пистолет они тоже забрали, – констатировал он.
– Мой оставили, – сказал Якадзуно. – Мы все-таки не пленники, мы, скорее, почетные гости. По крайней мере ты.
– Погоди. Значит, меня они приняли за человеческого сэшву или как там это у них называется… А ты кто по их мнению?
– Лозшу. Дружинник, оруженосец, рядовой солдат. Что-то вроде слуги, вроде как Планше у д'Артаньяна. Пока сэшвуэ болен, он пользуется покровительством хозяина территории, на которой находится, а его лозшу на это время становится собственностью этого самого хозяина. Право собственности относительное, чужого слугу нельзя отправлять на работу, потому что это неуважение к больному хозяину… короче, тут сам черт ногу сломит. Надо быть ученым, чтобы разобраться в их порядках.
– Думаю, ученые уже давно во всем разобрались, – заметил Анатолий, – только нам от этого не легче. Значит, они собирались разграбить убитые машины, нашли меня и… что? Почему они перестали грабить?
– Ну… я сказал им про радиоактивный дождь… нет, на самом деле тут что-то другое. По-моему, как только Фесезл узнал, что ты сэшвуэ…
– Как он узнал, кстати?
– Я сказал, что ты офицер десанта. Они вначале хотели тебя добить, типа, все равно не жилец, но потом передумали. По-моему, они возлагают на тебя большие надежды.
– По-моему, тоже. Знать бы еще какие… Ты мне лучше вот что скажи… – Анатолий покопался в памяти, – что такое езойлакл вело сшохофа!
– Понятия не имею. Мы ведь сюда только вчера приехали, я по-ихнему вообше почти ничего не понимаю.
– Шефуэ?
– Без понятия.
– Дрижэ ловов У влаху в?
– Фесезл это.
– То есть?
– Лово Увлахув – так называется это племя… или не племя… короче, те, кто живут в этой деревне. Дрижэ – начальник, вождь.
– Все Сузаш?
– Не знаю.
– Езойлава Овуэ?
– По-моему, их главный бог. Они им ругаются.
– Хувев?
– Не знаю.
– Есижэ?
– Дождь. Весейхэл есижэ – радиоактивный дождь.
– У них есть отдельное слово для радиации?
– Не знаю… вряд ли… нет, скорее, весейхэл – это ядовитый. Или вообще вредный.
– Понятно, – констатировал Анатолий. – Понятно, что ничего не понятно. Фесезл обещал привести переводчика из соседней деревни, будем надеяться, что с ним станет понятнее.
– Когда он придет?
– Фесезл не сказал. А что?
– Можно, я пока поживу у тебя?
– Да пожалуйста. А что случилось?
– Ничего. – Якадзуно явно смутился. – Но здесь лучше.
– Хорошо. Хусуэлва!
Юная ящерица моментально просунула острую мордочку внутрь хижины.
– Этот… гм… как будет человек по-ихнему? – обратился Анатолий к Якадзуно.
– Шемсезл, по-моему, – подсказал Якадзуно.
– Так вот, этот шемсезл будет жить со мной, – Анатолий показал жестом на пол хижины. – Ему надо принести циновку и какое-то одеяло…
– У них нет одеял, – перебил его Якадзуно. – Они спят прямо на полу, а циновку тебе принесли в знак особого уважения.
– Короче, он будет жить здесь, – сказал Анатолий. Хусуэлва издала невнятный булькающий звук.
– Лучше сам ей объясни, – сказал Анатолий и прикрыл глаза.
Мозговой процессор настоятельно рекомендовал ему подремать.
Олимп встретил Рамиреса уже забывшимся ощущением жарко натопленной парилки. Интересно, подумал Рамирес, почему первые поселенцы основали столицу колонии именно здесь, а не в более привычном для людей тропическом климате Баскервиль-холла. Наверное, все дело в том, что корпорациям наплевать на простых людей, им важнее всего собственная прибыль. Пожалели денег на нормальную географическую разведку, построили город в первом попавшемся месте, а то, что климат людям не подходит, их не волнует, какая им разница, где будут жить простые сотрудники?
Суборбитальный транспорт отправился не ближайшим вечером и не следующим утром, а только следующим вечером. Оказывается, два из трех суборбитальных аэродромов Олимпа находились в непосредственной близости от межзвездных терминалов, вместе с которыми и были уничтожены серией ядерных взрывов. Единственный сохранившийся аэродром тоже сильно пострадал, и Багров, как выяснилось, проявил излишний оптимизм, когда обещал Рамиресу, что ситуация будет исправлена в тот же день.
Как бы то ни было, Олимп снова начал принимать транспорты, и в первом из них летел Джон Рамирес, полномочный представитель Центрального Революционного Комитета при Деметрианском университете имени Вернадского. Стюардессы, напуганные последними событиями, странно косились на Рамиреса, тот же старался вести себя предельно доброжелательно, он постоянно улыбался, но этим только усиливал их страх. В очередной раз Рамирес пожалел, что Бог дал ему такую необычную внешность. Интересно, что подумают ученые, когда его увидят…
Как это обычно бывает при суборбитальных полетах, от взлета до посадки прошли считанные минуты. Посадка прошла без осложнений, Рамирес широко улыбнулся стюардессе, пожелавшей ему счастливого пути, и снова ступил на землю Олимпа, которую покинул три дня назад.
Точнее говоря, он ступил не на землю, а на пол, покрытый линолеумом. В Олимпе сезон дождей подходил к концу, но, глядя на пейзаж за окнами, в это не верилось.
Секретарша Багрова обещала Рамиресу, что в аэропорту Олимпа его встретят, она не обманула, но Рамирес никак не ожидал, что встречающий его человек будет выглядеть именно так.
Это была молодая женщина, не старше тридцати лет, очень высокая и крупная, но с идеальной фигурой, которая скорее подошла бы манекенщице, чем активистке братства. На ней была легкая броня, защищающая от отравленных игл, в открытой набедренной кобуре красовался тяжелый электрический пистолет, длинные распущенные волосы темно-русого цвета были перехвачены широкой белой повязкой с изображенным на ней голубем мира. Рамирес подумал, что для завершения образа ей не хватает пулеметных лент через оба плеча. Наверное, если бы революция произошла не сейчас, а двести лет назад, она бы их обязательно нацепила.
– Вы Джон Рамирес? – спросила прелестная революционерка глубоким грудным голосом. – Я Полина Бочкина, меня направили вас встретить. Если не возражаете, сейчас мы поедем в нашу гостиницу, я думаю, ближайшую ночь вам лучше всего провести там. Завтра вы поселитесь в университетском комплексе, но сейчас туда лучше не соваться. Уже вечер, все разошлись по домам, на рабочих местах никого нет, если мы туда приедем, охрана откажется вас пропустить, будет скандал, а он нам не нужен. Лучше, чтобы ваше вступление в должность прошло мирно. Вождь сказал в телеобращении, что мы не должны провоцировать конфликты без крайней нужды. Вы не возражаете?
