Но он ее не уволил. Вместо этого он вспомнил, как она дралась на восходе солнца в саду, в Чэньяо.
День шел к концу. Тай чувствовал это ногами и спиной. Мягкий летний день, легкий ветерок, солнце позади них. На императорской дороге было оживленное движение. Нечего и пытаться ощутить красоту вечера перед наступлением сумерек: слишком много народа, слишком шумно…
Они миновали поворот к его дому три дня назад, и это означало, что до Синаня осталось два дня. Возможно, они будут там уже завтра, прямо перед комендантским часом. Тай очень хорошо знал этот участок дороги, поскольку часто ездил по ней много лет.
Даже в такой толпе они двигались быстро, занимая середину трех полос, отведенных солдатам и императорским всадникам. Пара курьеров, проскакавших галопом, крикнули, чтобы они дали дорогу, и они посторонились, столкнув несколько повозок и крестьян с поклажей с дороги в дренажную канаву. Курьеры везли полные седельные сумки, явно набитые чем-то большим, чем свитки с посланиями.
— Личи[7] для Вэнь Цзянь! — крикнул один из них через плечо в ответ на вопрос поэта.
Сыма Цянь рассмеялся, потом стал серьезным.
Тай хотел было помочь крестьянам вытащить повозки и товары, но он слишком спешил. Они помогут друг другу, решил он и, оглянувшись, увидел, что был прав. Такой была жизнь сельских жителей: наверное, они бы испугались и смутились, если бы солдаты остановились, чтобы им помочь.
Тай посмотрел на поэта. Конь Цяня скакал рядом с его конем. Динлал мог бы легко обогнать всех остальных, но это было бы глупо. Хотя через день-другой это может быть не так уж глупо. Тай уже думал об этом, о том, чтобы ускакать вперед, тихо явиться в Синань до того, как в сумерках закроют ворота. Ему надо повидать кое-кого, а с наступлением темноты это, возможно, сделать легче.
Лицо его спутника было мрачным, когда они смотрели, как курьеры исчезают в туче пыли впереди, вместе с лакомством для Драгоценной Наложницы. Личи… Военной почтой, загоняя ради этого коней…
— Это неправильно. Это не… — начал Сыма Цянь. И замолчал.
— Несоразмерно? — опрометчиво закончил Тай.
Цянь огляделся, чтобы убедиться, что рядом никого нет. И кивнул:
— Одно из определений для этого. Я боюсь хаоса — на небе, и здесь, на земле.
За эти слова могут побить палками и отправить в ссылку. Даже убить. Тай вздрогнул, пожалев, что заговорил. Поэт это увидел и улыбнулся:
— Приношу извинения. Давай займемся тем, что обсудим стихи Чань Ду! Это всегда доставляет мне удовольствие. Интересно, в Синане ли он?.. Я считаю, он лучший из живущих поэтов.
Тай прочистил горло и продолжил тему:
— Я считаю, что еду рядом с лучшим из живущих поэтов.
Сыма Цянь снова рассмеялся и пренебрежительно отмахнулся:
— Мы очень разные люди, Чань Ду и я. Хотя он любит выпить вина, рад это отметить. — Короткая пауза. — Он писал о Куала Норе, когда был моложе. После кампании твоего отца. Ты их знаешь, эти стихи?
Тай кивнул:
— Конечно, — он действительно учил эти стихи.
Глаза Цяня горели, как у тигра.
— Из-за них ты поехал туда? К озеру?
Тай обдумал вопрос.
— Нет. Печаль моего отца послала меня туда. Одно стихотворение… может быть, поставило мне задачу.
Поэт это обдумал, потом стал читать:
Все это правда, господин: на берегах Куала Нора
Белеют кости много лет.
И их никто не собирает. И новых призраков ряды
Полны и горечи и злобы.
А старых призраков стенанья застыли под дождем
в ущелье.
И ими полон воздух гор.
— Ты думал, это поэтический образ? Эти призраки?
Тай кивнул:
— Полагаю, все так думают. Если не бывали там.
Короткое молчание, а потом поэт спросил:
— Сын Шэнь Гао, что тебе необходимо сделать, когда мы приедем? Чем я могу тебе помочь?
Тай проехал еще немного. Потом ответил, очень просто:
— Я не знаю. И очень хочу услышать совет: что я должен делать?
Но Сыма Цянь только повторил в ответ:
— Я не знаю.
Они поехали дальше; теперь свет стал насыщенным — близился конец дня, ветер дул им в спину. Тай чувствовал, как он шевелит его волосы. Он протянул руку и погладил гриву коня. Я уже люблю этого коня, подумал он. Иногда это происходит мгновенно…
Поэт произнес:
— Ты мне говорил, что хочешь кого-то убить.
Тай вспомнил. Поздняя ночь в доме удовольствий Белый Феникс.
— Я и правда так сказал. И до сих пор сержусь, но пытаюсь не поступить опрометчиво. Что бы вы сделали на моем месте?
На этот раз он получил ответ быстро:
— Для начала постарайся остаться в живых. Ты представляешь опасность для многих людей. И они знают, что ты приедешь.
Конечно, они знают. Он отправил свои сообщения, и комендант крепости у Железных Ворот, и губернатор Сюй должны были послать письма с гонцами, которые скачут и днем, и ночью.
Но Тай уловил смысл высказанного или хотя бы часть тонкого намека умного человека: действительно, было бы неразумно въехать одному в стены города и сделать то, что он хотел сделать, если бы он решил, что хочет сделать это.
Он почувствовал, что едущий рядом Цянь натянул поводья, придерживая коня. Сдерживая Динлала, Тай посмотрел вперед, в сторону обочины, на поросшее травой пространство за канавой. И понял, что его замысел незаметно пробраться в город с темнотой был более чем глупым.
Он остановил коня. Поднял руку, чтобы остальные сделали то же. Вэй Сун подъехала к ним, а за ней — тот солдат с редкими зубами, имя которого он никак не мог запомнить. Тот, который всегда ухаживал за Динлалом.
— Кто это? — тихо спросила Сун.
— Разве это не очевидно? — задал встречный вопрос поэт.
— Для меня — нет, — резко ответила она.
— Посмотри на карету, — предложил Цянь. В его голосе прозвучало раздражение. Солнце из-за их спин освещало дорогу, траву и карету, которую он разглядывал. — На ней перья зимородка.
— Но это не император! — воскликнула Сун. — Перестаньте говорить загадками. Мне нужно знать, чтобы решить, что…
— Посмотри на солдат! — перебил ее Сыма Цянь. — На их форму.
Молчание.
— О! — произнесла Сун. А потом повторила еще раз.
Поэт смотрел на Тая.
— Ты к этому готов? — Настоящий вопрос, большие глаза смотрят мрачно. — Может быть, у тебя уже не осталось времени, чтобы решить, чего ты хочешь. Его нельзя игнорировать, друг мой.
Таю удалось слабо улыбнуться:
— Я об этом и не мечтаю.
Он послал Динлала вперед, к плотной группе из сорока или пятидесяти солдат, окружавшей громадную, пышно разукрашенную карету. Такую большую, что Тай удивился, как они провели ее по маленькому мостику через придорожную канаву. Может быть, подумал он, один из мостиков, дальше к востоку, больше остальных? У перекрестка дорог?
