— О, — воскликнула Аник, — если можно, я бы тоже очень, очень хотела бы научиться разговаривать на языке равнин!
Отец Илларий нахмурился.
— С точки зрения бичующей церкви Межгорья, — с расстановкой произнес он, — желание учиться не есть похвальное стремление, подобающее молодой девице.
Аник растеряно оглянулась на подругу. Ута пожала плечами.
— У нас в Межгорье, — все так же, с расстановкой, продолжал он, — учатся только священники или дети из благородных семей, и то только самым необходимым для жизни наукам. Знание чужого языка обычно не является необходимым, хотя…
— Но я ведь княжеского рода, — сказала Аник, — и Ута скоро тоже будет княжной из дома Варгизов. Дочь верховного князя знает ваш язык. Почему бы девушкам из рода Варгиза не научиться тому же? В конце концов, можно еще поспорить, чей род древнее: Горисов или Варгизов! И насчет специального указа — мне кажется, горцы могут верить по-своему, даже находясь в Межгорье. Царь Давид Предатель подписал договор об автономии айков, и там есть пункт о том, что айки сохраняют свою веру, свои обычаи и свой язык, и сказано даже о строительстве нашей церкви в городе Дане.
Отец Илларий несколько смущенно поглядел на Аник, почесал указательным пальцем кончик носа и сказал:
— М-да… Ты устыдила меня, дочь Варгиза. Я и забыл об этом. Действительно, в Дане, в горском квартале, есть горская церковь. А ты тоже хочешь попасть в Дан, дочь Варгиза?
Аник вспыхнула, потом резко побледнела.
— Я… Я не знаю. Может быть, когда-нибудь и попаду. Пока что нужно, чтобы отец мой поправился.
— Ну, что же вам сказать? — отец Илларий лучезарно улыбнулся. — Уговорили! Значит, завтра и начнем!
— Если только будет на то воля Божья, — раздался за спинами девушек голос матери Проклеи. — И моя. Что вы там собираетесь начать?
Аник объяснила грозной тетке, что отец Илларий будет учить их с Утой языку Межгорья.
— С позволения матери-настоятельницы, конечно, — добавила Аник медовым, нежным голоском.
Мать Проклея сопела, хмурила седые брови, но позволение дала, хоть и с заметной неохотой.
Княжна Астмик, вошедшая в гостиную вслед за матерью Проклеей, недовольно поджимала губы, глаза ее блестели больше обычного.
Мать Проклея уселась на диван рядом с престарелой княгиней Анаис, и завела с ней долгую беседу о внуках и правнуках достойной вдовы. Княгиня Анаис оживилась, и весь вечер бубнила о своих потомках.
Княжна Астмик подошла к королю Марку, о чем-то тихо переговорила с ним, потом отошла в сторону, села в кресло и задумалась.
Отец Илларий развлекал девушек рассказами о своем учении в бытность молодым семинаристом; рассказы были забавны, Ута смеялась.
Случайно она взглянула на Аник. Аник с тоскливым видом следила за княжной Астмик, разговаривавшей о чем-то с благородным Балком, король Марк сидел подле и хмуро смотрел в пол.
Что-то не так было с подругой Уты; что-то затравленное виделось Уте во взгляде, в повороте головы, в склоненной шее дочери Варгиза.
Лука, о котором странно было думать, как о королевиче, выглядел, кстати, так же затравленно и тоскливо. «Наверное, это общее правило, и все влюбленные выглядят так», — подумала Ута и выбросила на время эти мысли из головы, тем более что отец Илларий продолжал свои забавные рассказы.
Этот вечер был короче предыдущих. Песен не было, княжна Астмик отговорилась от музыки головной болью, а мать Проклея так замораживала взглядом даже оживленного отца Иллария, что веселый смех застревал в горле. Очень скоро король с благородным Балком ушли, после них ушел и королевич Лука, не проронивший за вечер ни слова.
Княжна Астмик сидела, задумавшись, и нервно теребила тяжелое серебряное ожерелье.
Наконец, она встала.
— Да извинят меня мои гости, — сказала она. — Для многих из нас был тяжелый день нынче, и потому не пора ли нам разойтись?
Отец Илларий, слегка смущенный тем, что всегда вежливая дочь верховного князя прервала его на полуслове, откашлялся, сказал: «Да, да, конечно», — пожелал всем спокойной ночи и вышел. В комнате остались одни женщины.
Мать Проклея косо глянула на племянницу, но ничего не сказала ей, и обратилась к княжне Астмик:
— Что ж, дочь Гориса, я не могу приветствовать такие посиделки с мужчинами, но и запрещать не буду. Однако ты должна понимать, что подаешь дурной пример. И если у тебя хватает ума и здравого смысла придерживаться разумной середины и не переступать черту, то другие — та же твоя племянница, например! — наделают глупостей, и потом на тебя же будут кивать!
Княжна Астмик поджала губы. Щеки ее разрумянились, она была, как подумала Ута, в гневе.
Но голос ее звучал ровно и спокойно, как обычно:
— Посмотрим, матушка. Когда придет время для моей племянницы, тогда и посмотрим.
12.
Перед сном Ута зашла к Аник, проведать подругу — девушкам отвели разные комнаты, между которыми была дверь, скрытая бархатной занавесью.
Аник лежала в постели, но не спала, смотрела в потолок блестящими в неярком колеблющемся пламени единственной свечи глазами.
— Может быть, заварить тебе успокаивающих трав? — тихо спросила Ута, подойдя к постели подруги. — Ты сможешь заснуть?
— Ах, не нужно, не нужно мне ничего! — почти простонала Аник, закрыв глаза. — Оставь меня в покое!
«Уж не больна ли?» — подумала Ута. Хотя, наверное, если бы что-то было не так, она бы почувствовала — с тех пор, как подруги обменялись каплями крови, Ута чувствовала Аник даже на значительном расстоянии. На всякий случай Ута проверила своим целительским зрением состояние внутренних органов Аник.
Все было в порядке, только в области сердца просматривалось странное облачко, Ута уже видела нечто подобное…
«Может быть, она переживает из-за болезни отца?» — подумала Ута, пытаясь вспомнить, где, когда и у кого она видела такое темное облачко.
— Как она хороша, правда? — сказала вдруг Аник, не открывая глаз. — Она красивая, умная, гордая… Мне очень она нравится, и я бы хотела быть ей подругой, хотя это, конечно, невозможно.
— О ком ты? — спросила Ута, но уже догадалась сама, о ком. И кстати, именно у княжны Астмик Ута прежде и замечала такое вот облачко на сердце.
И, не подумав, проговорила вслух свою догадку:
— Так вот это что, это влюбленность!
Аник села в постели:
— А ты о чем?
Ута захихикала. Возможность видеть не только состояние здоровья, но и состояние души, почему-то позабавила ее.
— Я теперь могу видеть, когда кто-то в кого-то влюблен, — похвасталась Ута, присаживаясь на край постели. — Такое вот облачко на сердце, почти что как болезнь. Надо будет завтра посмотреть на Луку. Ты влюблена, Аник!
