— Оно же умрет! — вздрогнув, воскликнул Руди. — Тело нынешнего, здешнего момента умрет без биения сердца, без дыхания. Моим психическим импульсам некуда будет вернуться. Как личность я здесь исчезну.
— Все-таки испугался, — усмехнулся дед. — Хорошо, что в обморок не упал. Успеют твои импульсы вернуться, и личность твоя сохранится. Твое тело останется бесчувственной, безжизненной деревяшкой лишь на миллисекунду, даже меньше. Но за этот миг ты проживешь в прошлых веках дни, месяцы, даже годы. Там ты будешь властелином времени, а здесь ты только хозяин пространства. Но зато какой хозяин! — с завистью вздохнул дед. — Сейчас пойдешь завтракать, а я останусь на месте. Но я тоже буду завтракать! — весело воскликнул дед и вскочил на ноги. — Да, да! Я буду кушать сладкие соки земли и пить золотые солнечные лучи. От счастья мои листья заиграют, затрепещут и засеребрятся, играя с лучами, купаясь в росе…
— Да ты поэт, дедуля, — улыбнулся Руди.
— Но раб пространства, — снова пожаловался дед. — Можешь прийти ко мне с топором и срубить, а я не сдвинусь с места, не смогу убежать.
— Что ты! Как мог подумать о топоре? — в ужасе воскликнул Руди и, вскочив на ноги, ласково погладил деда па плечу, а потом по мохнатому, шершавому стволу. — Дедушка, милый. Что с тобой?
— Ну-ну, я пошутил, — засмеялся дед. — Не обидишь ты меня. И моих друзей не обижай, когда будешь в прошлом. Боятся топора, боятся они и этого жулика с аксельбантами. Они так и зовут его: Старпом-с-топором. Завтра пойдем к друзьям, а к нему ни-ни.
На прощанье дед помахал рукой и, затуманившись, слился со своим древесным естеством. Руди пришел к костру, где его ждали Катя и Мистер Грей. За завтраком он решился и рассказал о своих беседах с мыслящим деревом, о его человеческом образе.
— Враки! — замахал руками Мистер Грей. — Выдумщик ты, Руди. Сочинитель.
— Нет, не враки, — заступилась Катя. — Я даже видела его однажды. В утреннем тумане рядом с Руди под тополем кто-то сидел. Бородатый такой. Это он?
— Он, сестренка. Очень милый и мудрый дед.
— Дед! Ха! Ха! Ха! — дико захохотал Мистер Грей и убежал в лабораторию.
— Как бы не свихнулся, — встревожился Руди.
— Эх ты, — рассмеялась Катя. — Ты так погрузился, в свои мысли, что ничего не замечаешь. Мистер Грей просто делает вид, что страшно рассердился, чтобы развлечь нас и позабавить. Потешный он, добрый.
Весь день, однако, Мистер Грей дулся на Катю и Руди, на их вопросы о здоровье отмахивался и презрительно бурчал:
— Сочинители. Мистики. Всыпать бы вам.
Вечером брат и сестра задобрили Мистера Грея, пригласив его сыграть в карты. Очень любил он азартные игры. С неуловимой ловкостью передергивая карты, он неизменно выигрывал.
— Дети вы еще, — вздыхал Мистер Грей. — Сочиняете сказки и верите им. Был бы жив шеф, ох и всыпал бы вам.
— Да, папа не одобрил бы, — сказал Руди. Ранним предрассветным утром, когда Мистер Грей разжигал костер, Катя попросила:
— Разреши, Руди, проводить тебя до тополиной рощи. Ну хоть немного.
— Только до мостика, а дальше ни шагу.
— Идете к своему сказочному деду? Ну-ну, — иронически хмыкнул Мистер Грей и пригрозил: — Опоздаете к завтраку, сам все съем. Ничего не оставлю.
Светало. Из мглы выступали верхушки деревьев, кусты. Радостно было на душе у Руди и немножко тревожно. У мостика Руди и Катя остановились.
— Дальше ни-ни. Увидит тебя дед и уйдет. Назад! — строго приказал Руди и пошел к роще.
— Эх ты, — обиделась Катя. — Опять ничего не замечаешь. Никто не увидит меня. Обернись и посмотри.
Руди обернулся и замер: где же Катя? Вместо нее какая-то еле видимая сказочная фея утренних лугов и туманов. Светловолосая, в белом платье с пышными кружевами на плечах и подоле, Катя словно клубилась вместе с туманами, таяла в их волнах и снова чуть заметно выступала.
— Какая ты чудесная сегодня, — улыбнулся Руди. «Кавалера бы ей. Бедные мы с ней, одинокие», — с острой жалостью подумал Руди, но встряхнулся, снова Улыбнулся и сказал: — Так уж и быть. Постой на мостике минуты две — и назад.
В редеющей дымке показались наконец тополя. Листья на их макушках под лучами встающего солнца переливались золотом, серебром и чернью. На прежнем месте сидел дед и сладко позевывал.
— Трусишь? Хе! Хе! Хе! — посмеивался он.
— Волнуюсь, дедушка.
— Не бойся. Сначала сходим к моему внуку. Удивлен? Растет в недалеком прошлом тридцатилетний тополек, этакий преозорной мальчишка.
— Тридцатилетний? Ничего себе мальчишка.
— Масштабы жизни у нас разные. Забыл? Люди живут десятки лет, а деревья сотни. Садись рядышком, и возьмемся за руки. Так и потопаем. В биополе старого дерева уже ткутся нити, образуются новые наши тела для жизни во времени. Не чуешь?
У Руди невольно и сладко смежились веки. Он будто заснул и проснулся каким-то другим — легким, почти невесомым и незримым. Все так же держась за руки, дед и Руди встали и пошли в темную глубь веков. Что ни шаг — то день или неделя. Солнце огненной кометой мелькало с востока на запад, потом потонуло во мгле. Теперь их шаги — уже десятки и сотни лет. Непроницаемая тьма, тихо. И вдруг багровая вспышка, прокатился гул.
— Что это? — испугался Руди.
— Не понял разве? — Ворчливый голос деда слышался словно издалека или сквозь вату. — Это же мелькнула атомная война. Эх, люди, люди. Позор! Уйдем от них подальше, к милым и тихим обезьянкам. Шире шаг!
Шаги их теперь — тысячи и миллионы лет. Минут через пять дед предложил:
— Выйдем в пространство. Погреемся на солнышке, передохнем.
Они сбавили шаг. Солнце замелькало, рассеивая мглу. Дед и Руди остановились. Остановилось и солнце, осветив довольно безрадостную картину: низкорослые чахлые березки, камыши, кочки. Под ногами хлюпала грязная жижа.
— Тьфу ты пропасть! — выругался дед. — В болото угодил. Идем дальше.
Руди и дед шагнули во тьму времени. Минуты через две снова рискнули выйти в пространство. На этот раз удачно. Они очутились на светлой поляне и присели на сухой пригорок, спугнув гревшегося на солнце бурундучка. Шелестели травы, порхали бабочки, в цветах копошились пчелы. Все вроде бы знакомо с детства. Но лес, глухо рокотавший шагах в десяти, совсем другой. Деревья высоченные, затейливо кривившиеся могучие ветви несли такую массу листьев, что в них, казалось, можно укрыться от любого дождя.
— Дед, мы же в кайнозойской эре.
— Угадал, — рассмеялся дед. — Знаешь по картинкам и учебникам. Я часто захаживаю сюда. Смотри. Узнаешь чудище?
Руди узнал мегатерия, величайшего из ленивцев. Угольно-черный зверь по массе превосходил слона и был чудовищно неповоротлив. Мегатерий сидел на опушке и ломал деревья, желая добраться до верхних и, видимо, самых вкусных ветвей. Еле-еле дотянулся и, сидя в задумчивой позе, начал прожевывать охапки листьев. Потом лениво перетащил свое тело в глубь леса.
