— Знаю, — всхлипнула девочка. Она села, прислонившись к собственному стволу, и зарыдала. — Осталась я совсем одна. Никто не любит меня.
Добрый все-таки мальчик Толя, весь в своего деда. Он присел рядом с девочкой и уговаривал:
— Не плачь. Не совсем же ты одна. Есть мой отец. Любит он тебя. Дедушка! Так зовет его наш гость, вот этот дяденька. Мне он тоже придумал имя. И знаешь какое? Толик-тополик. Толя.
— Толик-тополик, — сквозь слезы улыбнулась девочка. — Как красиво! Толя. Толик.
— И тебе придумаем имя. А что, если назовем ее Вербочкой? — Мальчик посмотрел на Руди.
— Вербочка? Длинновато. Верба… Вер… Вера!
— Вера! — воскликнул Толя. — Верочка-вербочка Да улыбнись ты, Вера. Хочешь, я с тобой не буду боль ше ругаться?
— Правда? — обрадовалась Вера.
— Правда. Но с твоим другом не помирюсь.
— Зря. Он хороший дяденька.
— Вы имеете в виду ясень? — спросил Руди. — Где же он растет?
— А вот здесь. — Девочка показала на высившийся неподалеку крутой берег с бухточкой-заливом.
— Здесь же пусто.
— Здесь и не здесь, — рассмеялась девочка, забыв о своем горе. — Он в другом времени. Недавно я была у него в гостях. Отсюда близко, всего несколько тысяч лет назад. Озеро наше там такое же, но на берегах по-другому.
— Деревья там другие, вот и все, — сказал Толя.
— Не был там и не говори, — заспорила девочка. ¦ Там все лучше. Сухо, светло, кругом цветы. Растет он высоким стройным ясенем. И сам он дяденька красивый — Ерунда, — махнул рукой Толик. — Одевается он красиво, вот и все.
— Нет, не все. Не видел и не спорь. Мундир на нем морской. На рукавах нарисованы парусные корабли, на плечах золотые погоны и на груди сверкают эти… Как их?.. Аксельбанты!
— Аксельбанты! Ха! Ха! Ха! — расхохотался Толя. — Все уши прожужжала про аксельбанты. А знаешь, дядя Руди, почему старая верба, ее мать, дружила с ним? Аксельбанты понравились старой ведьме… Ой, прости, Вера! Я нечаянно. — Толя сел рядом с обиженной девочкой, гладил ее по плечу и приговаривал: — Не буду больше ругаться. Ну прости, Вера. Верочка-вербочка. Прости.
— Завидуешь ты ему, — хмуро сказала Вера.
— Завидую, — согласился Толик. — Еще бы. Я вот почти ничего не помню, каким я был раньше. Обыкновенным человеком или деревом? А он хорошо помнит, что был человеком и жил в пространстве.
— А как интересно в пространстве! — с восхищением подхватила Вера. — Он плавал по всем морям, по обычным и даже там, — девочка показала на небо, — среди звезд.
— Ну, это он врет. Звездных морей не бывает.
— Бывают, — горячо заступилась Вера. — Плавал он под звездными… нет, под какими-то световыми парусами, старшим помощником капитана. Оттого зовут его — Старпом.
«Вот оно что, — подумал Руди. — Совпадение имен объясняется очень просто. А я-то, дурень, переживал».
— Старпом мне рассказывал о всех морях, о мятежах и этих… пиратах. Ух, как интересно! — воскликнула Вера.
— Пиратом и разбойником он мог быть. Он дяденька такой. Старпом-с-топором! А звездные моря… Ты, дядя Руди, веришь в них?
— Нет, о таких не слыхивал, — усмехнулся Руди. — Сочиняет ваш Старпом-с-топором. Выдумывает.
— Выдумывает? Может быть… — нерешительно сказала девочка. — Вспомнила! Он и о тебе, дядя Руди, рассказывал. Откуда он знает о тебе? Он же гостил у моей мамы, в вашем времени. Как будто видел тебя и рассказывал, что ты, дядя Руди, сейчас просто человек и ничего не помнишь о своей прошлой жизни. Он говорил, что ты когда-то давно плавал вместе с ним по звездным морям штурманом. Но ты вовсе не штурман и не человек, а этот… Как его?.. Сатана!
— Сатана! — расхохотался Руди. — Ну и ясень вам попался. Отчаянный врун и сочинитель. До бреда досочинялся.
Рули хотелось еше побеседовать с ребятами, отдохнуть с ними душой, но солнце клонилось к закату, протянулись длинные тени, и стало прохладнее. Толик и Вера заспорили, какие лучи вкуснее — утренние или вечерние.
— Мне нравятся самые ранние лучи, с утренней росой, — сказала Вера.
— А мне вечерние. Они прохладные, розовые и вкусные-превкусные. — Мальчик причмокнул губами. Видимо, такой же лакомка, как и дед. — А тебе, дядя Руди какие? — спросил Толик и рассмеялся. — Забыл! Ты же просто человек и ничего не понимаешь в лучах и соках, в дождях и росах.
— Кое-что понимаю, но не так, как вы. А сейчас, ребятки, пора прощаться. Пейте свой вечерний солнечный чай, а меня ждут там. — Руди ткнул пальцем вверх, словно в будущие миллионолетия. Потом подошел к девочке и погладил ее по голове: — Не расстраивайся, Вера. У тебя есть теперь друзья — дедушка, Толик, да и я буду навещать. Не возражаешь?
— Приходи. Ты хороший дяденька, но… — Вера смутилась. — Но Старпом все-таки лучше.
— Ну и смешная ты, Вера, — расхохотался мальчик. — Срврать не сумела. К тебе я приду завтра утром. До свидания, Верочка-вербочка. Не скучай.
На холм Руди и мальчик поднялись, когда солнце, коснувшись горизонта, догорало распухшим косматым шаром. Листья молодого стройного тополя сверкали багрянцем и позолотой. Но кругом — никого.
— Дед, а дед! — испугался Руди. — Где ты? Не шути.
— Ушел дедушка, — рассмеялся мальчик. — Жцет тебя дома. Мы с ним так договорились. Еще раныце — А как же я?
— Сам научишься. Возвращаться легче. Шагай себе и шагай. Увидишь в темноте вспышку, ну, эту… страшную войну, сделаешь еще шага четыре и не заметишь, как будешь дома. Дедушка все рассчитал. Иди, иди. Не бойся. До свидания.
Мальчик незаметно исчез, ушел в свою истинную телесную сущность. «Сейчас он наверняка наслаждается, пьет свой вечерний чай», — с усмешкой подумал Руди и попробовал мысленно влезть в его древесную шкуру-кору. Он присел, закрыл глаза и увидел себя молодым тополем. И будто почувствовал, как клетки его тела, каждый его древесный нерв наливаются радостью и счастьем. Он шелестит листьями и ловит ими, пьет золотые лучи заходящего солнца и ощущает нерасторжимое родство с природой — с вечерними сумерками, с каждой травинкой, с засыпающими горами и долинами.
«Пожалуй, дед прав: приятно быть деревом, — подумал Руди. — Но пора домой». Он встал и решился — шагнул в будущее. Сначала мысленно, а потом и по-настоящему ступил на тропинку времени. Она крепко отпечаталась в его памяти. Дед знал, что так и будет. Руди довольно уверенно чувствовал себя во мгле, в проносившихся мимо веках и вдруг вздрогнул: тьма озарилась, прокатился протяжный гул — атомная война, своего рода веха, ориентир. Еще несколько шагов — и Руди ощутил, как его «временное» тело перешло в тело «пространственное», в подлинно земное. Он с закрытыми глазами сидит на каких-то корнях, слышит лепет листвы. Руди открыл глаза и… дед! Перед ним в дымных утренних лучах сидит улыбающийся дед.
