– Сюда, Флаэрти… – прошелестел женский голос.
Луна в небе дрожала, меняя форму, словно не могла определиться, какая нынче фаза.
Киллиан глубоко вздохнул, оглянулся по сторонам – и, раздвинув заросли вереска, протиснулся к большому гладкому камню вверх по склону, уселся там и решительно заявил:
– Если желаете говорить – говорите здесь, госпожа. Дальше не пойду.
– Почему же?
Вызывающе нахальная просьба её, похоже, развеселила.
– Потому что ещё хочу вернуться, – честно ответил он, косясь на светлый арочный проём, и тёплая летняя ночь рассмеялась, кажется, со всех сторон разом.
Белая госпожа проскользнула через густые заросли, как обычный человек проходит сквозь туман. Волосы её блестели от капель росы, лицо побледнело.
– Что ж, Флаэрти, – произнесла она певуче, и родная фамилия прозвучала, как чужеземное заклинание. – Исполнил ты, что хотел?
– И даже больше, чем думал.
– Интересно. – Девочка повела рукою, и травы изогнулись, переплетаясь; получилось нечто вроде низкого сидения. Спинкой стали высокие стебли наперстянки; багровые колокольчики горели в лунном свете ярче королевских рубинов. – Ни о чём просить меня не будешь?
Киллиан вспомнил растерянный взгляд Шевонн и тающие рукава её платья. К горлу подкатил ком – то ли от сострадания, то ли от недобрых предчувствий. Тисовая веточка под рубашкой царапалась в грудную клетку.
– Я – нет, – мотнул он головой неловко.
– Вот как? – удивилась белая госпожа, опускаясь на свой травяной трон, и нахмурила брови: – Айвор подучил?
Вопрос прозвучал неожиданно горько.
– Странно, если б я у него ничего за семнадцать лет не перенял, – пожал плечами Киллиан. – Но дело в другом. Я не могу решать за Шевонн, как ей поступить.
Глаза у белой госпожи странно посветлели, точно вокруг зрачка разлилось кипящее серебро.
– Да, в тебе сейчас так много от него, – растерянно обронила она. – Или ты всегда таким был, потому он тебя и выбрал… Нет, не выбирал, мне ли не знать. То была случайность; случайность и сострадание.
В затылке появился странный звон. Перед глазами замелькали картинки: чёрный омут; старый тис, склонённый над самой водою; отвратительные длинные чешуйчатые руки, протянутые из глубины.
«Когда это произошло?..»
Луна в небе, устав паясничать, мигнула и исчезла.
– Вы говорите загадками, госпожа.
– Другого не дозволено, – усмехнулась она. Взрослые ужимки у девочки выглядели жутковато. – В тебе так много от него! – вдруг повторила белая госпожа с затаённой болью и, мгновенно подавшись вперёд, прикоснулась кончиками пальцев к груди Киллиана. Даже сквозь рубашку и сюртук кожу обожгло ледяным холодом. – А он молчит, молчит, губит себя.
Звон стал нестерпимым, и рёбра точно сдавило.
– Я не понимаю! – Голос оказался чужой, хриплый.
– Вернись туда, где всё начиналось, тогда и поймёшь, – тихо посоветовала белая госпожа. – А впрочем… Я ведь могу решить твою судьбу и сама. Оставайся под холмом, Киллиан Флаэрти.
Последние слова прозвучали не просьбой – приказом. Травяной трон враз покрыла изморозь, высеребрила пурпурные колокольчики наперстянки. А девочка в тисовом плаще расправила плечи, откидываясь на спинку… и вдруг повзрослела. Выбелил иней сухие листья, тонким кружевом укрыл руки до локтя, словно перчатками. Посветлела кожа, снегом вспыхнули в лунном свете волосы, а сквозь полусомкнутые веки пробилось слепящее сияние.
«Вот почему её зовут белой госпожой».
– Оставайся со мной.
«Такие губы поцеловать можно раз в жизни, – подумал Киллиан оцепенело. Взгляд его точно примёрз к прекрасному лицу – ни моргнуть, ни вздохнуть. – Перед смертью…»
– Оставайся под холмом.
И казалось, что не было на всём свете никого, красивее её… кроме одного… кроме одного…
– Нет. Не могу, – сорвалось с языка.
Лицо белой госпожи исказилось; от неё дохнуло смертоносным, морозным гневом.
– Не пытайся завладеть его сердцем, – беспечно рассмеялся Айвор, тонкими женскими руками обнимая компаньона за плечи. Ледяное онемение сразу же схлынуло, смытое знакомым запахом волшебства, густо настоянного на тимьяне. – Этот мальчик воспитал сердце в себе своенравным, но верным. Колдовство ему не страшно.
Белая госпожа резко откинулась на спинку травяного трона, на глазах превращаясь обратно из женщины дивной красоты в девочку с волосами цвета золота и багрянца, облачённую в тисовый плащ.
– Ты помог ему. Хитро, не спорю…
– Нет, – перебил её Айвор, прижимаясь виском к щеке компаньона. Лепестки увядающей лилии обожгли холодом – но иным, влажным и живым. – Ты сама знаешь, что это не так, потому и сердишься. Как же, какой-то человечек отверг тебя!
– Сержусь? Ещё чего! – по-девчоночьи фыркнула белая госпожа и сощурилась, точь-в-точь как Нив перед тем как двинуть копытом в ухо.
Айвор вздохнул.
– Ты всегда такой была, любовь моя. Называешь меня хитрецом, а сама-то? – добавил он едко. – Готов спорить, это ты указала на меня троюродному братцу.
– А при чём здесь я? Ты у него украл ту колдунью, Морин. Вот сам и разбирайся теперь.
Услышав знакомое имя, Киллиан хотел спросить, та ли это Морин, но предостерегающий взгляд компаньона словно говорил: молчи.
– Да, да… Любимый твой способ: отвлечь соперника, схватить сокровище, перепрятать и сделать вид, будто ты ни при чём, дорогая сестрица.
– Глупые наветы! – рассердилась она, хоть уголки губ у неё и дрогнули, намечая улыбку.
– Ну, разумеется, – охотно согласился Айвор. – И вешние воды размыли моё святилище совершенно случайно. И золотой цветок, дарующий юность, сам собой убежал в твой сад, когда я отбыл в святилище.
– Не знаю никаких цветков! Но у меня в саду любым цветам лучше, чем у тебя в чащобе.
– А когда кто-то шепнул на ухо Тёмному, что я-де слишком часто бываю у его господина, и мне пришлось срочно, гм, навестить дальних родичей, моя возлюбленная сама попросилась к тебе в свиту.
– В мою свиту любая девица почитает за честь попасть! И не девица – тоже.
– А моё святилище в южных землях?
– Я там не бывала!
– А моя серебряная арфа, которая сама поёт?
– Мне её подарили!
– А мой лю… – Айвор скосил взгляд на компаньона и сам себя оборвал: – Впрочем, довольно о старом. Зачем тебе Киллиан? В твоей свите ему не место. Мужчины не вяжут кружев.
– Зато ему место под холмом! – страстно воскликнула белая госпожа, и глаза её вновь засияли расплавленным серебром. – Слышишь ты, Флаэрти? – обернулась она к Киллиану и пронзила его пристальным взглядом, от которого в груди становилось тесно. – Будет война!
Айвор вздрогнул всем телом.
– Молчи.
– Не стану, – дерзко ответила сестра, и не посмотрев на него. – Слушай меня, Флаэрти. Много войн знает этот свет, много ещё познает. Но три из них – величайшие: война Железа, война Огня и война Небес. И каждая может землю обратить в бесплодную пустыню, но оживёт земля. И лишь одна из трёх войн прахом всё развеет… Слушай дальше, Флаэрти, – голос её стал певучим, сильным, и уже даже Айвор не смел её прерывать. – Я спала, и земля шептала, и горьки были её слова: иным погибнуть от огня, иным – от разбитых небес, а мне – от железа. Люди копали железо, и люди копили железо, и коптили его, и пропитали порохом и ядом. Железо взлетит к небу, железо дождём прольётся, железо прошьёт землю, и не будет ни клочка, где бы укрылся народ холмов. На железной земле только людям жить, железные дома строить. Но не нам. Не нам…
Белая госпожа говорила – ровно, сильно, страшно, и чем дальше, тем хуже становилось Киллиану. Словно наяву он видел чудовищные тени в небе, и рельсы, раздирающие холмы, машины – и железный дождь, от которого не скрыться ни келпи в реке, ни кербу в скалах, ни вилье в небесах. И мир после железного дождя – иной, пустой, уставший… без волшебства. Без фейри.
Мир для одних лишь людей.
– Не слушай, – мягко произнёс Айвор и ладонями прикрыл ему уши. – Это не твоё горе. И не спрашивай ни о чём. Не к добру человеку узнать, что будет.
