Он медленно и осторожно выдохнул: это скорее напоминало шипение сквозь стиснутые зубы. Протянул руку к кубку терпкого вина, который Уэйтэ предусмотрительно поставил на стол. Пальцы сжались на кубке так, что даже костяшки побелели, он поднес кубок к губам. Я улыбнулся. Уэйтэ насыпал в вино порошка, который несколько уймет боль. Роуэн сначала отказывался от такой помощи, но сейчас он просто не знал о порошке. Когда он выпьет вина, ему станет легче.
Я посмотрел через плечо в дверной проем. Снаружи все было серым и темно-синим, над лагерем нависли низкие облака, и по земле стелился зимний морозный туман. Пар от моего дыхания за пределами палатки становился похожим на дым и поднимался вверх легким белым облачком.
- Благодарю, господин мой, - голос Роуэна был все еще напряженным, но чувствовалось, что зелье уже начало действовать.
Он принялся натягивать свои отороченные мехом кожаные одежды, хотя - я знал это - каждое движение причиняло ему боль. Я не предложил своей помощи, зная, что он не позволит Мухаару прислуживать ему, да и гордость помешает принять помощь - от кого бы то ни было. Как и у всякого Чэйсули, у него была своя гордость: резковатая ранимая гордость, которую многие принимали за надменность. Обычно это чувство было рождено сознанием того, что они немаловажные фигуры в игре богов. И Роуэн, хотя и был более хомэйном, чем Чэйсули, в привычках и поведении, вел себя с той же характерной гордостью хотя сам и не отдавал себе в этом отчета.
Я пошевелился и тут же скривился от боли, мышцы явно не желали повиноваться. Мое тело было в синяках, кожу саднило, но в последней стычке я не получил ни царапины. Я не пролил ни капли собственной крови - в отличие от Роуэна - если не считать того, что разбил нос, когда мой конь неловко дернул головой, а я в тот момент прижимался к его холке. На одно-два мгновения удар привел меня в полубессознательное состояние - я был легкой добычей и мог только удерживаться в седле. А Роуэн бросился вперед, чтобы отвести удар меча - и принял удар, предназначавшийся мне. Нам обоим повезло, что атвиец промахнулся.
- Ты голоден? - спросил я.
Роуэн кивнул. Как и все мы, он сильно исхудал - кожа да кости. Поскольку он был Чэйсули, его худоба была более заметна, я носил бороду, и никто не замечал, как я выгляжу. В этом были свои преимущества:
Роуэн смотрелся неважно, я - нет, а я, надо сказать, терпеть не мог, когда меня спрашивали, как я себя чувствую. Это заставляло меня ощущать себя слабым и беспомощным, я же таким не был. Но - увы, иногда за трон и власть приходится расплачиваться и этим.
Роуэн натянул перчатки, чуть замешкавшись с правой - движение причиняло ему боль. Он был по-прежнему бледен, потеря крови заставила побелеть его лицо, бронзовое, как у всех Чэйсули, это, да еще потемневшие от выпитого снадобья глаза, делало его больше похожим на хомэйна.
Бедняга Роуэн, подумал я, вечно мечущийся между двумя мирами и народами…
Он провел здоровой рукой по волосам и посмотрел на меня, усилием воли заставив себя улыбнуться:
- Мне не больно, мой господин. Уэйтэ, откладывая орудия хирурга, неодобрительно хмыкнул:
- В моем присутствии ему, видите ли, больно, а перед Мухааром - нет. У вас, мой господин, поразительные способности целителя… может, нам нужно поменяться местами?
Роуэн покраснел. Я ухмыльнулся и откинул дверной полог, жестом приказав ему выйти первым, хотя он и хотел пропустить меня вперед. Туман обдал наши лица холодом. Роуэн передернул плечами, баюкая раненую руку:
- Мне действительно лучше, господин мой. Я ничего сказал ему о порошке, просто показал жестом на ближайший костер, где жарилось мясо:
- Туда. Горячее вино и жареный кабан. Тебе без сомнения станет лучше, когда твой желудок будет полон.
Он осторожно пошел по утоптанной промерзшей земле, стараясь не потревожить раненую руку.
- Господин мой… прости.
- За то, что тебя ранили? - я покачал головой. - Ты получил рану, которая предназначалась мне. Это требует моей благодарности, а не твоих извинений.
- Нет, - его юное лицо прорезали морщинки. Он смотрел себе под ноги, и волосы, черные, как вороново крыло, почти скрывали его лицо: как и я, он давно не стриг волос. - Лучше бы рядом с тобой был Финн. Я… я не ленник, - он бросил на меня взгляд темных глаз. - Мне не хватает умения, чтобы охранить тебя, мой господин.
Я остановился у костра и кивнул солдату, который занимался жареным кабаном, тот тут же принялся резать мясо - должно быть, тем же ножом, каким разделывал добычу.
- Ты не Финн и никогда не смог бы стать им, - ответил я Роуэну. - Но я хочу, чтобы ты был рядом со мной.
- Мой господин…
Я жестом заставил его замолчать:
- Когда шесть месяцев назад я отослал Финна со службы, я знал, чем рискую.
Но все же это нужно было сделать для нашего общего блага. Я не отрицаю, что для меня важно было его присутствие рядом. Связь между ленником-Чэйсули и его Мухааром - священна, но когда отвергнута клятва крови, изменить уже ничего нельзя Я взял его за здоровую руку, зная, что под мехами и кожей нет золотых браслетов лиир.
- Я не ищу второю Финна. Я ценю тебя - таким, каков ты есть. Не разочаровывай меня тем, что ты сам столь низкого о себе мнения.
Солдат бросил кусок мяса на ломоть черствого хлеба и протянул мне. Я, в свою очередь, передал его Роуэну:
- Ешь. Ты должен восстановить силы, чтобы быть готовым к новым сражениям.
Туман был таким густым, что в волосах Роуэна оседали капли воды. Влажные пряди спадали ему на плечи, лицо его было усталым и бледным, кожа обтягивала кости, но мне подумалось, что боль ему причиняет не только рана.
Рядом с очагом грелась баклага вина. Я наклонился, налил кружку и протянул ее Роуэну. Когда я наливал вторую - для себя, кто-то окликнул меня.
- Мяса, господин? - спросил солдат с ножом.
- Подожди минутку.
Я поднялся и пошел на крик. В тумане трудно было разобрать, откуда он донесся, но тут я увидел вынырнувшие из серой дымки силуэты всадников: трое хомэйны из моего войска, четвертый - чужак.
Они были одеты в привычную кожу и меха. Туман расступился перед ними, позволив разглядеть их, потом сомкнулся снова за их спиной.
- Мой господин!
Один из всадников спешился и опустился на одно колено, потом снова поднялся:
- Посланник, мой господин.
Рука указывала на незнакомца, до сих пор сидящего в седле. Его конь был хорош, как обычно бывают кони вестников, но герба, показывавшего, откуда он, я не увидел. Темная кожа, меха - еще темнее, шапка закрывает голову, оставляя открытым только лицо.
Горячее вино грело мне руки даже сквозь перчатки.
