- Светлый Творец да пребудет с вами! - прозвучал его звенящий эльфийский голос.
- Светлый Творец… - воскликнул часовой, опуская лук, и вряд ли он имел в виду продолжение стандартного приветствия. Лишь врожденная вежливость помешала эльфу помянуть прямо противоположного персонажа. Менее воспитанные сторонники Света говорили таким тоном "Черный Враг!", а то и вовсе ударялись в подробности анатомии и физиологии. - Я едва удержал тетиву!
Обосновавшись в яме у корней наполовину упавшего дерева, среди мха и перепрелых листьев, Харлак приводил в порядок смятенные мысли.
Он с детства привык не показывать другим своих переживаний, потому что знал: пощады и сочувствия такому, как он, не будет. Со временем он научился скрывать их даже от себя. Некогда показное, хладнокровие начинало врастать в его истинную натуру, заполняя собой пустоты души, возникшие на месте умирающих чувств и устремлений, не находящих отклика в окружающих. Стремление к дружбе, любви, пониманию… Пожалуй, единственным, что не скрылось леденящей коркой равнодушия, оставалось неуемное честолюбие полуорка.
Затаившись, подобно хищнику в засаде, Харлак терпеливо ждал своего шанса смешать с грязью былых обидчиков, раз и навсегда доказав им собственное неоспоримое превосходство. Лишь изредка, как язычки пламени, прорывающиеся над углями прогорающего костра, вспыхивали болью раны старых переживаний.
Но все же Харлак ни на миг не забывал, через какие унижения пришлось пройти ему прежде, чем получить признание Кланов.
И вот является длинноухий - выскочка, иноплеменник. Нелепое творение светлого бога, куда более уродливое и жалкое, чем он, орк по крови и духу… А метит все туда же! Цепкий глаз Харлака вычислял возможных конкурентов так же безошибочно, как чует ревнивая жена интерес мужа к другим женщинам. И, надо сказать, ушастый преуспел в снискании к себе симпатий. Некоторые, и Шенгар в том числе, так вовсе перестали видеть в нем враждебного чужака… На то, что Харлак извел годы, длинноухому не понадобилось и месяца!
Как мечтал он разделать на куски это худосочное тело, но ушастик попросту издевался над ним на глазах всех орков, зарабатывал дармовой успех на его унижении!
Сказать, что Харлак ненавидел эльфа (а заодно и всю длинноухую компанию), означало ничего не сказать. Если бы ненависть умела источать жар, принадлежащая эльфам южная часть полуострова растеклась бы жидкой лавой по морскому дну, а на месте Ривендора и его спутников остались бы в камне оплавленные дыры. Харлак даже получал от этого особое, извращенное удовольствие, какое в силах испытать лишь глубоко уязвленное, израненное духом существо.
Казалось, сделать ненависть сильнее не могло уже ничто, поскольку она и так достигла предела возможностей. Но надо быть ушастым, чтобы управиться и с этой задачей. Харлак просто не знал, как называется чувство, клокочущее внутри.
По всему выходило, что длинноухий спас ему жизнь! Рискуя при этом своей собственной! Окажись часовой менее бдительным, стрела от своего же сородича ушастому была бы обеспечена.
И как теперь прикажете к нему относиться?! Как и для прочих уроженцев северных Пустошей, слово "честь" не было для Харлака пустым звуком. Хоть представления о ней у сорвавшихся с цепи псов Темного Владыки и разнились с таковыми у эльфов или людей, жаждать скорой гибели своему спасителю среди орков считалось не менее зазорным, чем у других рас.
Вместе с тем, Харлак четко осознавал, что поступок эльфа ничуть не умерил неприязни, которую он питал к ушастому. Благодарность за спасение жизни, несомненно, присутствовала. Но почему-то вместе с ней Харлака не отпускало ощущение, будто подобным образом длинноухий в очередной раз окунул его в грязь. Два новых чувства прекрасно уравновешивали друг друга, так что итоговый расчет оставался прежним. Эльфа он терпеть не мог. А теперь оказался вдобавок и связан в проявлениях своей нелюбви по рукам и ногам.
"А что если я вернусь и скажу, что ушастик предательски сбежал? - пришло на ум Харлаку. - Кто докажет, как оно было на самом деле? Слово против слова… Если длинноухого кто-то удосужится после этого выслушать!"
На мгновение он даже решил, что это неплохой выход, и лишь потом ужаснулся собственным мыслям. Расширенные понятия о чести, существующие у орков, включали в себя разницу в ситуации, попался ли ты при совершении неблаговидного поступка, или все обошлось. Зыбкая граница между дозволенным и запрещенным прокладывалась порой внутренним несознательным чувством и объяснению не всегда поддавалась.
Сейчас Харлак понимал, что подобный наговор выходит за все рамки. "Будь ты проклят, ушастый, если из-за тебя мне в голову лезет всякая пакость!" - с отвращением подумал он.
Ривендор соображал лихорадочно. Будь у него хоть какая-то запасенная история о том, как мог он оказаться посреди ночи перед сторожевым постом, было бы куда легче. Не приходилось бы на ходу вспоминать, что говорил ранее, чего не говорил, а чего говорить категорически не следовало, вылавливая при том возможные накладки и несоответствия в рассказе.
"Хорошо хоть, не поймали посреди лагеря! - нашел Ривендор малое преимущество своего положения. - Тогда выкручиваться было бы куда сложнее!"
Негодующим часовым (Еще бы! Сам он, наверное, голову бы оторвал, вздумай кто выпрыгнуть из темноты, объявившись своим за мгновение до того, как стрела готова была сорваться с тетивы!) Ривендор ляпнул первое, что пришло на ум - он сбежал из плена. По крайней мере, это объясняло, почему он безоружен. Наверное, можно было придумать лучшую историю, но только времени на раздумья не оставалось.
Теперь приходилось строить вокруг этой версии все остальное. Нельзя выдать новость о существовании Северных Кланов… Конечно, точных сведений о численности и нахождении урук-хаев у него нет, но подобное известие заставит выслать гонца в Кальданор. Не исключен и подход подкрепления, а этого и вовсе не следует допустить! Нельзя выдавать гибели принца - единственными кандидатами на роль убийц окажутся орки… Если он, конечно, не сознается в содеянном, чего Ривендору очень не хотелось. Эльфы, обуреваемые жаждой мести - не лучшие соседи для Шенгара и его товарищей.
В любом случае, ему надо оттянуть время. Если правда о новых обитателях Лесистых гор не всплывет еще месяц-другой, у них будет передышка в целую зиму.
Подумаем еще раз. Из чьего плена он мог бежать - чтобы противник выглядел с одной стороны реалистичным, с другой стороны не вызывал желания мчаться в Кальданор за подкреплением? Версия о воскресших из небытия гномах отдавала легким безумием, да и к чему гномам брать их в плен! Люди, скрутившие десяток эльфов должны отличаться недюжинной подготовкой или большим количеством… К тому же, если нервы урук-хаев все же не выдержат, и кто-нибудь из них явится на глаза, вся ложь относительно других рас разлетится, как разбитое стекло. Значит, остается правда. Орки. Как сообщить ее так, чтобы не выдать существование Кланов?
