Но Амброзий и тут, как во всем остальном, показал себя рачительным хозяином. Он умел использовать людей по назначению, расставив среди бриттов своих офицеров — «исключительно для лучшего согласования действий», — и через них принялся исподволь насаждать тактику, которой должен был следовать каждый отряд, чтобы это соответствовало общему плану; а его собственные вышколенные войска должны были принять на себя основной удар.
Все это я узнал позже, узнав Амброзия. Мог бы я догадаться и о том, что произойдет, когда войска соберутся и провозгласят его королем. Его союзники-бритты требовали, чтобы он немедленно отправился на Хенгиста и выгнал саксов. Вортигерн их особенно не беспокоил. На самом деле он действительно уже утратил большую часть своей силы, и Амброзий мог бы просто не обращать на него внимания и заняться саксами.
Но Амброзий отказался подчиниться этому давлению. Он сказал, что сперва надо выкурить старого волка и расчистить поле для решающей битвы. К тому же, заметил он, Хенгист и его саксы — северяне, они суеверны и легко поддаются всяческим страхам. Стоит однажды объединить бриттов для того, чтобы уничтожить Вортигерна, и саксы начнут бояться Амброзия как реальной силы, с которой стоит считаться. Амброзий полагал, что, если дать им время, они объединятся против него и можно будет разгромить всех саксов одним ударом.
Они собрали совет в крепости близ Глостера, у первого моста на реке Северн. Я представляю, как Амброзий слушал, взвешивал, рассуждал и отвечал в своей обычной, дружелюбной и серьезной, манере, позволяя высказаться каждому, чтобы люди могли удовлетворить свою гордость, а потом, под конец, принял решение, которое собирался принять с самого начала, но тут и там уступил по мелочам, так что каждый чувствовал, что он тоже приложил руку к этому делу и в обмен на подчинение своему предводителю добился если не того, чего хотел, то чего-то близкого к этому.
В результате через неделю они отправились на север и настигли Вортигерна в Доварде.
Довард расположен в долине реки Гвой (саксы произносят это Уэй или Уай). Уай — большая река, глубокая и спокойная, текущая в узкой долине, чьи высокие склоны покрыты лесами. Местами долина расширяется, образуя зеленые пастбища, но прилив заходит на много миль вверх по реке, и зимой эти луга частенько заливает ревущий желтый поток: Уай далеко не так спокоен, как кажется, и даже летом в нем немало глубоких омутов с большими рыбами и водоворотами, способными перевернуть челн и утопить пловца.
К северу от того места, куда доходят воды прилива, в широкой излучине, стоят два холма, именуемые Довард. Тот, что к северу, больше; его склоны поросли густым лесом и изрыты копями, в которых, говорят, ютятся дикие звери и изгои. Холм, именуемый Малым Довардом, тоже порос лесом, но не таким густым — его склоны слишком каменистые, а его крутая вершина, вздымающаяся над деревьями, представляет собой естественную цитадель, такую надежную, что укрепления на ней ставились испокон веков. Еще задолго до прихода римлян какой-то бриттский король выстроил себе на вершине крепость, которая господствовала над всей равниной, а утес и река делали ее неприступной. Вершина холма широкая, а склоны крутые и каменистые. Правда, там есть одно место, где можно подойти с осадными машинами в мертвую зону, но выше этого места — скала, где машины бесполезны. А во всех остальных местах — двойной вал и ров, которые нужно преодолеть прежде, чем подойдешь к внешней стене самой крепости. Римляне некогда осаждали ее, но даже им удалось взять эту крепость лишь благодаря предательству. Это было во времена Каратака. Довард из тех крепостей, которые, подобно Трое, можно захватить лишь изнутри.
И на этот раз крепость тоже взяли изнутри. Но не предательством — огнем.
Все знают, как это было.
Люди Вортигерна бежали со Снежной горы сломя голову и не успели опомниться, как армия Амброзия пришла в долину Уая и встала к западу от холма Довард, в месте, именуемом Ганареу. Не знаю, много ли провизии было у Вортигерна, но, во всяком случае, крепость была готова к осаде, и всем было известно, что в ее стенах имеются два хороших источника, которые никогда еще не иссякали; так что эта осада могла отнять у Амброзия довольно много времени. А он не мог позволить себе ждать: Хенгист собирал силы, наступил апрель, и морские пути между Британией и берегами саксов вот-вот должны были открыться. К тому же его союзникам-бриттам не сиделось на месте. Длительной осады они бы не выдержали. Действовать надо было немедленно.
И он действовал, быстро и жестоко. Потом говорили, что Амброзий мстил за давнее убийство брата. Я в это не верю. Такая злопамятность была ему совершенно не свойственна, и к тому же он прежде всего был стратегом и хорошим боевым командиром, а потом уже всем остальным — даже человеком. Его побудила к этому лишь необходимость — и, в конечном счете, жестокость самого Вортигерна.
Три дня осада крепости шла обычным порядком. Там, где было можно, Амброзий подвел осадные машины и попытался разбить укрепления. Ему и в самом деле удалось пробить внешний вал в двух местах, над остатками того, что все еще звалось римской дорогой. Но потом его остановил внутренний вал, а его войска оказались как на ладони у защитников крепости, и Амброзий отступил. Когда он понял, сколько времени займет осада, и увидел, что уже за эти три дня часть его бриттских войск тихо снялась и ушла, словно псы, почуявшие след саксонских зайцев, он понял, что с этим пора кончать. Он послал к Вортигерну парламентера, предложил условия сдачи. Вортигерн, который, должно быть, видел уход бриттских отрядов и хорошо понимал положение Амброзия, рассмеялся и отправил посланца назад, не сказав ничего в ответ, но зато отрубив посланцу кисти рук и привязав их ему на пояс в кровавой тряпице.
Посланец ввалился в шатер Амброзия после заката третьего дня осады. Он еще сумел устоять на ногах до тех пор, пока не передал единственный ответ Вортигерна.
— Они говорят, государь, что ты можешь сидеть здесь до тех пор, пока твое войско не растает и ты не останешься без рук, как и я. У них много еды, государь, я сам видел, и воды тоже…
— Это он сам приказал? — только и спросил Амброзий.
— Королева, — ответил посланец. — Это была королева…
Тут он рухнул к ногам Амброзия, и из сочащегося кровью узелка на поясе вывалились его кисти.
— Тогда мы выжжем это осиное гнездо, с королевой и со всеми прочими! — сказал Амброзий. — Позаботьтесь о нем.
В ту же ночь, к вящей радости гарнизона, с римской дороги и из проломов во внешнем валу убрали осадные машины. Вместо этого в проломах навалили груды хвороста и веток, а армия стянулась в кольцо у подножия холма; вперед выставили лучников и солдат, которые должны были приканчивать тех, кому удастся выскочить. И в тихий час перед рассветом был отдан приказ. Со всех сторон на крепость посыпались стрелы, обмотанные горящим тряпьем, пропитанным маслом. Это не заняло много времени. Строения в крепости были в основном деревянные, и все было забито телегами, припасами, скотиной, конями и фуражом. Вскоре все заполыхало. А когда крепость занялась, подожгли и хворост, наваленный вдоль наружных стен, так что все, кто прыгал со стены, встречали на своем пути еще одну стену огня. А за ней — стальную стену солдат.
