— Убирайся, — приказала Деянира. Она видела, что ей не переиграть собеседника, и страшно злилась.
— И не подумаю, — хмыкнул Авденаго.
— Я позову стражу, — пригрозила она бессильно.
— Зови, зови. Я им расскажу, что ты мужчин к себе в отсутствие мастера водишь. Тебя за разврат сразу из гильдии пинком под зад!
— Как ты разговариваешь! — закричала девушка, бессильно сжимая кулачки.
Одним прыжком Авденаго преодолел разделяющее их расстояние и схватил ее за запястья.
Она дернулась, закусила губу.
— Пусти! Больно.
— Тебе и должно быть больно, — сообщил Авденаго. — Так, знаешь ли, и было задумано. Я тролль. Где палка, которую я вытащил из гробницы?
— Это не твое! Это собственность города!
Он прижал ее к стене и стиснул пальцы еще крепче.
— Останутся синяки, Деянира. Побереги свои руки, они тебе понадобятся для работы, — предупредил Авденаго.
— Тролль!
— Дура! Где палка?
— Отпусти.
— Скажешь, где палка?
— Отпусти.
Он приложил ее о стену — сильнее, чем намеревался. Девушка стукнулась головой, зубы ее лязгнули — и вдруг она закатила глаза и начала оседать.
Авденаго перепугался: уж не сломал ли он ей шею. Вроде бы, бил несильно. Да и не бил вовсе…
Он поддержал ее, чтобы не грохнулась, и сморщился от боли: рана в груди тотчас дала о себе знать. Отнести Деяниру на руках в спальню (по лестнице на второй этаж) Авденаго, разумеется, не мог. Поэтому он устроился рядом с ней на полу и для начала убедился в том, что девушка все еще дышит.
Он ощупал ее всю — не сломано ли, в самом деле, чего. Хрустело жутко, как вспомнишь — мурашки по коже. Да нет, вроде бы, цела девчонка. Синяки на запястьях, конечно, останутся жуткие, но это не очень-то страшно.
Он зачерпнул медным ковшиком воды и поднес к ее губам.
— Выпей-ка. Дурочка.
Она глотнула, закашлялась и распахнула глаза. Очень злой взгляд, очень.
Авденаго низко наклонился над ней. Так низко, что она ощущала тепло его дыхания.
— Где палка, Деянира?
— Зачем… тебе эта штука? — спросила она, задыхаясь и отталкивая ковшик.
— А зачем ты ее забрала, когда твой дружок ткнул меня ножом? Только хватит рассказов о том, что это «собственность города». Зачем ты взяла мою вещь, Деянира?
— Чтобы стража не задавала вопросов, — ответила наконец Деянира.
— Тебе не нужны вопросы?
— Никто не любит вопросов, — она все еще пыталась уйти от прямого разговора.
— Слушай, красавица, давай так: я отвечу на любой твой вопрос, если ты ответишь на мой.
— Это такая троллиная игра?
— Да, и при том зачастую ужасно, ужасно неприличная. Но тебе об этом лучше не знать, ведь ты девственница.
— В Гоэбихоне это не порок.
— Где та штука, которую я вытащил из гробницы, Деянира?
— Ты расскажешь мне, где теперь Евтихий?
Они долго молчали, рассматривая друг друга. Потом Авденаго осторожно коснулся ее ладоней.
— Ты мне поверишь, если я скажу, что не знаю?
Она покачала головой и горестно проговорила:
— Мне было хорошо с ним. Мы просто разговаривали. Я никогда так с людьми не разговаривала, как с ним, даже с подругами.
— Да не подруги-то, небось, и были, — со знанием дела кивнул Авденаго.
— Подруги как подруги… Но Евтихий… Он совсем другой. А ты убил его.
— Я его не убивал, Деянира. Это он пытался меня прибить. Отдай мне палку, и я попробую отыскать его.
— Где?
— Там, где он сейчас. Я действительно понятия не имею, что это за место. Вряд ли что-то хорошее. Любая вещь, созданная Джуричем Мораном, — это ловушка.
— О чем ты говоришь? — медленно произнесла девушка.
— О палке, которую я вытащил из гробницы. Ее создал Джурич Моран, если ты когда-либо слышала о таком…
С Деянирой творилось что-то странное. Она то краснела, то бледнела. Пару раз она порывалась что-то сказать, но в последнее мгновение, передумав, закусывала губу и отворачивалась. Потом вскочила и выбежала из кухни.
Авденаго растянулся на полу, поглаживая себе живот. «В самом деле, — думал он, — что они кладут в эту идиотскую колбасу? Такой штукой в самом деле не только человека — тролля убить можно»…
* * *
Лошадь, которую Авденаго забрал у стражников, слушалась поначалу плохо. Авденаго, не слишком-то умелый наездник, промучился с ней целых два дня, потом она все-таки присмирела.
Охрана городских ворот Гоэбихона была по большей части чистой формальностью. Городу ничего не угрожало, приезжие появлялись там редко. Пошлину брали не на входе, а на выходе — еще один из обычаев Гоэбихона.
Когда Авденаго появился возле ворот, путь ему преградили скрещенные копья в руках городской стражи.
— В чем дело? — возмутился Авденаго. — Я свободный человек и желаю покинуть ваш убогий городишко. Ничего хорошего я тут не увидел. Между прочим, здесь меня прямо на улице ножом в грудь ударили, вот сюда… — Он показал, куда. — А городские власти даже не сделали вид, что пытаются поймать преступника.
— Городские власти спасли тебя от смерти, — возразил начальник караула. — Хотя лично я считаю, что твоя жизнь не стоит и десяти голов!
Авденаго не стал тратить время на разговоры. За время, проведенное в Гоэбихоне, он успел понять: здешние жители упрямы, привержены своим традициям, ненавидят чужаков и глухи к доводам рассудка.
Джурич Моран научил Авденаго с пренебрежением относиться к деньгам, а жизнь рядом с Нитирэном показала, что истинный тролль с легкостью обходится вообще без денег. Поэтому Авденаго замахнулся палкой, о которую опирался, как на трость, и ударил стражника по голове. Тот никак не ожидал нападения.
Исчезновение Евтихия осталось для Авденаго своего рода тайной: молодой человек не успел уследить за происходящим. У него самого темнело тогда в глазах от боли и голода.
Со стражником получилось иначе. На сей раз Авденаго видел все.
И больше всего это напоминало мгновенную смену кадра при монтаже: только что перед чужаком стоял улыбающийся, уверенный в себе солдат в кирасе с городским гербом — и вот уже ничего нет. Пустое место. Хлоп — и все.
Ни капелюшечки крови — а ведь бил Авденаго, не сдерживая руки и прямо по голове! Ни малейшего следа, даже кусок пирога, завернутый в платочек, который стражник держал в руке и наверняка должен был выронить, — даже это пропало.
Не дав другим опомниться и задержать его, Авденаго побежал. Он выскочил из ворот и только тогда обернулся. Стражники гнались за ним, издалека размахивая копьями. Они еще не вполне поняли, что, собственно, тут творится. Видели: чужак набросился на одного из них, потом вырвался, попытался ускользнуть.
