Таджо поморщился.
— Ты сделал это! — Ашту восхищенно, со всей силы, хлопнул Таджо по спине, так, что тот качнулся вперед.
— Полегче! И это только один из показателей…
— Один из основных…
— … до конца ещё далеко, но я уверен… почти уверен, — поправился Шах быстро, — что я на верном пути.
— Ты — доказал свою теорию…, — Ашту заржал басовито, запрокидывая назад голову, — я хочу видеть лица этих старых пней в комиссии, когда они поймут, что бесперспективная по их мнению, тупиковая ветка исследований дала плоды…
— Не я, — Шахрейн сдул со лба выбившиеся из косы пряди, и начал разворачивать подвернутые рукава. — Твоя протеже…
— У меня нет протеже…
— «Я оставляю дом в одном из лучших мест побережья сире из чужого клана», — Таджо понизил голос так, чтобы звучало басом.
— Шах! — он мотнул головой, отказываясь обсуждать это по новой. — Причем здесь девочка?
— Де — воч — ка… записи там, — Таджо показал на первый стол от входа — на краешке аккуратно в ряд, стояли несколько пирамидок. — Подробнее некуда. Ознакомься. Мне нужно твое мнение.
Ашту кивнул. То, что «второй — с — перьями — в — заднице— Феникс» сегодня сменил маршрут и посетил Академию — знали уже все. Проблем сдвиг в графике доставил столько, что его огненное сиятельство должно икать ночь без перерыва.
— Будешь кофе? — спросил Шах, придерживая открытую дверь. — Хочется прояснить мысли…
— Нет, нет, — замахал руками Ашту. — Наслаждайся в одиночестве.
Тут кофе Шахрейн варил сам. Лично. По-южному. Ровно так, как его учили. Это мерзкое — у него не было другого подходящего слова — пойло, тягучее, вязкое, отвратительного черного цвета, напоминало болотную жижу. Огненное на вкус — Таджо клал много специй, соленое, которое нужно было употреблять горячим — один раз он даже ожег язык.
Бутч поморщился от неприятных воспоминаний, выдвинул кресло, и аккуратно убрал стопочку книг, потратив пару мгновений, чтобы найти место, куда их пристроить. Удобно устроился, сложив длинные ноги прямо на стол — пока Шах не видит, и подбросил в руках первую пирамидку — та сверкнула гранями воздухе, перевернувшись несколько раз.
— Ну, начнем…
Глава 15
Марта спешила.
Поддергивала вверх маловатый верхний жилет — Сейла подбирала по старым лекалам, а она немного поправилась за эту осень на Севере, пыталась не дышать, втягивая грудь, чтобы застежки не расходились, крутила на голове кусок бесполезной тряпки, вместо привычного платка.
— Великий! — простое кади улетело в сторону, повиснув на спинке стула — такие одевали уличные мистрис из зажиточных лавок, когда шли с лотками на вторую кольцевую — торговать.
— Не успеешь, — констатировала Сейла очевидный факт и выбила трубку, пару раз стукнув о запястье — и заглянула внутрь — чисто. — И здесь достаточно наших, чтобы ты… — старуха бросила насмешливый взгляд на кончики цветных юбок, полыхавших всеми цветами радуги, которые выбивались из-под верхней длинной традиционно белой — Марта отказалась снимать исподнее, — … не выделялась из толпы. Кто не видел аллари на улицах?
— На второй круг свободно пускают торговцев, — Марта гневно раздула ноздри, глядя в зеркало — одна из застежек не выдержала напряжения и сиротливо болталась на груди на одной нитке — рубаха разошлась, открывая связку бус и плетеные веревки, которые висели на шее. — Наши на окраинах, и конечно, — произнесла она язвительно, — мисси, подошедшая к аллари, привлечет меньше внимания, чем мисси, остановившаяся у лекарского лотка. Я приехала в гости и случайно наткнулась на девочку, нам — лекарям — никто не указ…
Сейла подняла глаза вверх и беззвучно зашевелила губами — но Марту было не переубедить. Целый день они потратили на то, чтобы понять — подойти незаметно не удастся. Поместье Тиров, было защищено почти так же хорошо, как центральная Ратуша. И вдвоем было трудно — Марта закрылась от круга, а за Сейлой и так следили.
— Как там моя птичка?
Марта недовольно сдула с лица упрямую прядь и глянула, как холодной водой окатила.
— Твоя птичка Нэнс скоро разъестся на харчах Маги так, что не влезет в платья, — большая грудь подтверждающе колыхнулась под белой тканью, — и нос воротит ото всех. Кто же ж замуж возьмет, такую? Вся в мать!
— В мать, — тоскливым эхом отозвалась Сейла, и принялась набивать трубку табаком по-новой.
— Надо бы доставить девочке в дом, — Марта кивнула на сверток, заботливо собранный для мисси на кухне. — Твоя строго настрого наказала, чтобы не позже второго дня…
— Пирожки испортятся? — ехидно ввернула Сейла, и лекарка серьезно кивнула. — Найду способ передать.
— И… — Марта помедлила, облизнула губы, и сделала пару решительных шагов к небольшой сумке, которую привезла с собой. Пошарилась внутри и вынула, завернутый в простую тряпицу, небольшой предмет, отогнула уголок и молча поманила старуху к себе.
Сейла проковыляла споро, почти забыв про трость — только взметнулись и опали седые косички в воздухе, да звякнули жалобно подвески и бубенцы. Две головы — белая, как соль, и темная, склонились рядом.
— Мастер оставил, — голос Марта понизила и слова звучали глухо, как будто выдавленные через силу. — Припрячь. Спрячь так, что бы я не знала, и не помнила, и сама забудь — где, если искать будут. Хранила, пока могла. Ликас сказал — последнее средство. Если девочка передумает… — голос стал совсем низким, — али сторону поменять решит… отдать. И будь, что будет.
— Что там? — Сейла скривила губы и протянула пальцы неохотно, касаясь только тряпки, чтобы не задеть грани артефакта — на них не сработает, да, но трогать что-то от «грязных» чужаков не хотелось.
Марта пожала широкими и пухлыми плечами.
— Сказано было — то, что не должно всплыть рано. «Светляк» оставил девочке напоследок, когда его из поместья турнули…
— С-с-с-светлые… — Сейла прошипела это так, что лекарка поежилась и отступила на шаг. — Отдадим сейчас…
— Слово дала, — крупная смуглая ладонь ловко прихлопнула пирамидку сверху. — В круге, на Источнике — последнее средство! И ты — слово дашь!
Старуха недовольно поджала губы, но — кивнула, помедлив. Слишком решительно горели глаза лекарки, слишком сильно она сжала ладонь, отказываясь отдавать артефакт и… слово-в-круге, если дано — не обойти так просто.
— Собирайся. Спрячу, — Сейла дернула платок с пирамидкой к себе, и сунула поглубже во внутренний карман. — Они выезжают верхом из поместья каждое утро, как только заря вспыхнет над пустыней, и следуют каждый раз одной и той же дорогой…
* * *
Сны сегодня были паршивыми. Черно-белыми, как зимы на верхних плато в горах, где снежные шапки чередуются с чернеющими остовами гнилых, вымерзших до полупрозрачного ледяного стекла деревьев.
Черно-белое покрывало из снега и льда. И большая крупная кошка, которая кружила вокруг меня и, казалось куда-то звала-звала-звала следом. Черно-белая. Горная. Крупный самец. Серебристый мех отливал на солнце перламутром, яркие черные пятнышки, разбросанные по бокам, и круглые пушистые чуткие уши — так и манили потрогать. Великолепный образец. В жизни я бы плела и кидала плетения быстрее, чем могла бы сообразить, но сны — такие сны. Казалось, кошка пятнала следы кругами и возвращалась, проверяя следую ли я за ней.
И так — всю ночь. Всю псакову ночь.
Я боролась с ветром, снегом, шла, проваливаясь, наступая по следам отпечатков больших широких лап на хрупком свежем насте, стараясь не потерять из виду кончик пушистого хвоста в сумерках.
Паршивая ночь.
Я поежилась, вспоминая холод. Менталистов учат контролировать, делать сновидения управляемыми, учат добывать и расшифровывать информацию, читать символы, искать связи. Таджо сказал бы, что у меня очень низкий уровень ментального контроля — даже выплести купол тепла я не догадалась за всю ночь.
Паршивый сон.
Я покрутила головой, слыша, как хрустит шея. Исси не пришел. Когда за окном уже занялась утренняя заря, я очнулась, как от толчка — в той же самой неудобной позе — затекли плечи, и спать в одежде — удовольствие сомнительное.
