один порыв ветра, а ступни мои плотно прижаты к земле. Невидимая, я, словно паук, терпеливо поджидаю свою жертву. Чувствуя, как кровь кипит в предвкушении схватки, а нервы звенят от напряжения, трассонец, ведомый тревогой за судьбу эльфа, должен был влететь прямиком в мои объятья – но, когда он повернул за угол, то замер на месте, распахнув рот, а не успевший затормозить танар’ри врезался ему в спину. И теперь он растянулся на земле у моих ног и разглядывает меня, побледнев от ужаса. Хотела бы я знать, почему он способен меня видеть.
Губы трассонца шевелятся. Поднявшись на четвереньки, он начинает пятиться.
- Г-г-г-госпожа!
Нахмурившись, танар’ри и бариаур смотрят на охваченного ужасом трассонца. Их взгляды устремлены сквозь меня, а в сердцах нет ни капли страха – следовательно, узреть меня они не в силах.
- Она – лишь порождение твоего разума, - бариаур протискивается мимо Карфуда и встряхивает трассонца. – Хватит ее воображать, а то она и нам явится!
Танар’ри оттаскивает старого клерика назад. Демон меня не видит, но разум трассонца ему открыт. Он считает меня лишь очередной иллюзией Шебы.
Но мы же знаем, что это не так, верно? Некто предупредил трассонца о том, что я буду его ждать, и он же научил его видеть Боли. За это повторное предательство мне бы следовало убить вашего героя на месте. Учитывая, что его выкованная богом броня, сломанная и бесполезная, валяется далеко позади, а сам он пятится на четвереньках, считая, что мне есть хоть какое-то дело до его судьбы – разве существует для вас более подходящее наказание? Если он погибнет, подойдя так близко к концу своего путешествия, вы никогда не узнаете, получилось бы у него убить монстра, спасти Тессали, вернуть воспоминания и, насколько бы невероятно это ни казалось, постичь истинную суть своего лабиринта. И вы заслуживаете этой кары – за то, что предали мое доверие, и за многое, многое другое.
Я наставляю на него палец, и в его груди возникает дыра размером с наконечник стрелы, откуда вырывается тугой фонтан темной крови, орошая стены. В затхлом гнилостном воздухе разливается слабый медный аромат. Трассонец не кричит и не бьется в судорогах; на его теле остались лишь черные коконы, ибо все золотые уже успели взорваться. Я ожидала, что некоторые из них тоже лопнут, но и здесь меня постигает разочарование. Тесей издает пораженный вздох и затыкает рану пальцем, останавливая кровотечение.
Какая наглость! Он всего лишь герой, а ни один герой не смеет противиться моей воле. Я провожу пальцем по воздуху, и горло трассонца перечеркивает бордовая линия. Алая жидкость заливает его грудь.
Растерянный танар’ри хватает его под руки, чтобы оттащить к бариауру. Я делаю шаг, отрывая от земли сначала одну ногу, затем вторую, и Госпожа воочию предстает перед ними.
С потрескавшихся губ Карфуда срывается короткий стон. Мы уже встречались когда-то – давным-давно, когда Кровавая Война захлестнула Сигил, сотворив Окалины. Я – единственное существо в Мультивселенной, которое он боится больше, чем ненавидит. Уронив трассонца, он, не оглядываясь, бросается в бегство. Что произошло с бариауром, я не знаю. Он исчез еще раньше, чем демон.
Трассонец поспешно вскакивает на ноги и поворачивается, намереваясь последовать примеру своих спутников, но к нему я милосердие не проявлю. Я узрела, что именно ему выпала участь стать переносчиком Болей. Но моя цель - не обмануть судьбу, а покарать вас, и поэтому я крепко прижимаю его к груди, словно мать – свое дитя. Он думает о том, чтобы воспользоваться мечом из звездного металла, но уже слишком поздно; ни одному из живущих ныне смертных не под силу вырваться из моих объятий. Я держу его до тех пор, пока не чувствую, как из пустоты в моей груди не начинают изливаться новые Боли, пока мою плоть не охватывает дрожь наслаждения и ее не окрашивает румянец; пока экстаз не поглощает меня, переполняя сладостным восторгом, а блаженство не перетекает в агонию; пока мое тело не пронзает жгучая боль, а сама я не начинаю погружаться в мучительную скорбь – и все это время мы по-прежнему стоим, тесно прижавшись друг к другу. У меня есть лишь один шанс, и теперь на плечах Потерявшего Память Героя покоятся все надежды Сигила.
И все же не думайте, что я простила вам ваше предательство. Вы сами решили ввязаться в это, так что я делаю вам то же одолжение, что и Карфуду – отправляйтесь странствовать по лабиринтам в одиночестве, никогда более не обращая свой взгляд на трассонца, оставьте его истекать кровью в моих нежных объятьях, в то время как Боли глубоко пускают корни в его душе – либо же продолжайте верно следовать за ним и разделите свою судьбу с теми, кто зовет Тесея другом. Выбор за вами; этой мести мне достаточно.
Кто знает, как долго трассонец продолжает валяться на холодной земле, сжавшись в клубок? Достаточно долго для того, чтобы окутанный тьмой тоннель заполнила вонь страха, возникшие на его теле отметины взбухли и превратились в волдыри, затем в коконы, коконы начали пульсировать, и через них проросли черные извилистые шипы с хищно изогнутыми кончиками, готовые вцепиться в свою жертву.
Взгляните же на себя! Вы знаете, что искать – след на коже, воспаление, выпуклый фурункул или красный прыщ, гнойник, язву, которой раньше не было. Теперь вы сделались частью происходящего, вступили в ряды проклятых и проклинающих, путников, которые возвращаются домой с нежеланной ношей, стали одним из ослепительно сияющих ангелов боли Сигила. Увидев праздно шатающегося по улицам безумца со стеклянными глазами, услышав, как ваш друг вопит в агонии, спросите себя – уж не я ли передал ему семя? В какой-то мере вы разделите страдания каждого из этих бедолаг; будьте счастливы уже тому, что взорвавшийся кокон находился не на вашем теле.
Проклинайте меня сколько угодно, но эти Боли вами заслужены. И, несмотря на то, что у трассонца их целые тысячи, а у вас – считаные единицы, я надеюсь, что вы будете нести свои с большим достоинством, нежели он.
Он по-прежнему валяется на полу, прижавшись головой к холодным камням– груда шипастых пульсирующих коконов, больше похожая на кладку бебилита, нежели на человеческое существо. Сколько прошло времени? Минуты, может, даже часы или целые дни. Возможно, он жаждет смерти, хоть я сомневаюсь, что сам
