Кантор молча шевельнул плечами. Он не помнил и не хотел вспоминать. Полусонная память неясно, неуверенно подсказывала, что как раз это действительно будет больно.
– Вставай, – негромко, но категорично приказал крашеный мальчишка. – Вставай и иди за мной.
– Зачем?
– Прелестно! На этот раз он еще и спорит! Послушай, племянничек, мне уже надоело каждые пару месяцев искать тебя в Лабиринте, и меня до сокровенных потрохов достали ты, твой папенька и вся ветвь Кирин! Если сейчас ты сам не встанешь и не пойдешь за мной туда, куда я скажу, твои скособоченные мозги будут вправлены здесь же, грубо и неделикатно, без всяких переходов и настроек.
Кантор смутно припомнил, что при всей несолидности своего облика дядюшка может исполнить угрозу, и хорошо, если только этим ограничится. Но вставать все равно не хотелось.
– Ты можешь просто уйти и оставить меня в покое? – со слабой надеждой попросил он. – Я всего лишь хочу, чтобы меня не трогали.
– Ты умрешь, – кротко и уверенно сообщил приставучий гость. Это была даже не угроза, скорее диагноз. Действительно, он же врач…
– Так дайте умереть спокойно.
– Для такого серьезного дела нужна достойная причина, сам понимаешь. Если ты сможешь меня убедить, что так надо, – я уйду и оставлю тебя в покое.
– Моего желания разве недостаточно?
– Извини, я учитываю только желания дееспособных пациентов. Ты же не в состоянии объяснить свои поступки и наверняка даже не помнишь их мотива. Если я не прав, скажи что-нибудь разумное. Например, почему ты сюда пришел и что этому предшествовало.
– Я не хочу вспоминать! Я пришел сюда, чтобы забыть, а ты опять хочешь все вернуть!
– Ты меня не убедил, – заявил юный дядюшка, выпрямляясь и заслоняя полнеба. – Так что не обижайся.
Таких пинков Кантору не доводилось получать ни до того, ни после. Скорее всего, в реальном мире вообще невозможно так подбросить лежащего на земле взрослого человека, чтобы он пролетел по воздуху локтей пятнадцать. Ну разве что, если скомбинировать пинок с левитацией… да и то…
Итак, пролетев упомянутые полтора десятка локтей и не успев ничего понять, Кантор обнаружил, что падает прямо в озеро. Удар о воду всем телом оказался очень болезненным, а сама озерная гладь, вместо того чтобы расступиться и принять в свое лоно потенциального утопленника, рассыпалась осколками, словно разбитое зеркало. И в тот же миг с потемневшего неба полилась настоящая вода, холодными тугими струями тропического ливня.
Спустя полминуты заблудший товарищ Кантор сидел в грязи среди осколков гигантского зеркала, мокрый и несчастный, как забытая под дождем игрушка.
– Зачем? Ну зачем? – простонал он, сжимая ладонями голову, будто таким образом можно было выдавить наружу вернувшуюся память. – Кому я мешал? Почему нельзя было оставить меня в покое? Ни рехнуться невозможно, ни умереть – тут же сбегаются благодетели и начинают спасать! А если я не хочу? Не хочу спасаться? Если я действительно хочу спокойно умереть?
Непоколебимый и совершенно сухой Доктор молча сцапал пациента за волосы и поволок прочь, не слушая возражений. Кантор честно пытался сопротивляться (скорее из чувства противоречия, чем в расчете на результат), но хватание за полужидкую грязь было не более действенно, чем устные протесты. Через сотню шагов он все же сообразил, что, помимо бесполезности сопротивления, такой метод передвижения выглядит недостойно и унизительно.
– Ладно, все! – крикнул он куда-то вверх, где дождливое небо уже сменилось неестественно-белым потолком. – Пусти, сам пойду!
– Это хорошо, – удовлетворенно произнес непрошеный целитель и немедленно отпустил. – Тогда вставай. По пути расскажешь, что случилось. В прошлый раз ты не был таким агрессивным и не настаивал так упорно на «спокойном умирании», поэтому мне очень хочется услышать, что же стряслось такого, что загнало тебя в дальние коридоры безумия быстрее и надежнее, чем… ну, ты сам помнишь, что было в прошлый раз.
Кантор медленно поднялся. Да, теперь недостающий кусок памяти о «прошлом разе» действительно вернулся, но это почему-то ничуть не радовало. Правильно сделал папа, что заблокировал. Небо с ними, с папиными секретами, болтливостью Кантор никогда не отличался, спокойно мог бы жить и хранить все в тайне. Но как горько и стыдно сейчас, с высоты прожитых лет и собственного опыта, вспоминать этот «прошлый раз». Как рассказывал все, давясь слезами, выплескивая обиду, в недостойной истерике вываливая на внимательного слушателя все свои несчастья, как это делают добрые прихожане на исповеди у отца Себастьяна… Тьфу! Лучше бы он не вспоминал!
– Случилось, – кивнул Кантор, отряхиваясь и оглядывая себя со всех сторон, чтобы не смотреть в глаза. – Но я не хочу об этом говорить. Лучше сам скажи: нас нашли или нет? Я имею в виду, зачем папа послал тебя на поиски? От того, что не знал, где я, или от того, что увидел… какой я?
Лабиринт менялся с каждым шагом, превращаясь в безлюдную улицу с непривычными высоченными фонарями и многоэтажными коробками домов. Одежда менялась тоже, с грязного камзола на чистый просторный костюм в светлых полосочках.
Дядюшка Дэн осмотрелся по сторонам и махнул рукой, приглашая следовать за собой.
– Пойдем. По пути поговорим. Давай сначала и по порядку. Ты и еще трое людей поехали к тебе в гости и бесследно пропали. Это все, что известно твоему несчастному отцу. С вами случилось какое-то несчастье, это сказали мне гадальные кости. Остальное, будь добр, сообщи сам. Хотя бы факты, в двух словах, если не испытываешь потребности выговориться. Если же тебе хочется сказать больше, но мешает дурацкий гонор, наплюй на условности и говори, что в голову взбредет.
Кантор стиснул зубы и кратко, в трех предложениях, изложил ситуацию. Несмотря на то, что на этот раз он ничего лишнего не сказал, ему все равно было стыдно. Слабак, тряпка, страдалец непризнанный! Ушел, спрятался, сбежал! Ах, ему было плохо, ему было больно, покоя и отдохновения ему хотелось! От жалости к себе напрочь забыл, что не один на этом свете, что вместе с ним пропадают двое бестолковых оболтусов, не способных о себе позаботиться!
– Извини, что я тебя так резко выдернул, – сочувственно произнес Доктор, выслушав его короткий отчет. – Ты слишком… как бы это понятнее сказать… глубоко ушел. Может, все-таки…
– Я не хочу об этом говорить, – сквозь зубы отчеканил Кантор. – И не напоминай мне. Все, ни слова об этом. Я больше никуда не уйду. Посмотрю, где мы и что с нами, оценю обстановку, и потом приходи в мой сон, расскажу все подробно.
– Как скажешь. Я бы тебе посоветовал… если сможешь, конечно…
– Смогу! – процедил Кантор. Разумеется, он сможет! Все, что потребуется! Никаких больше соплей и страданий, никаких мыслей о вечном покое и прочих глупостей! Не хватало еще облегчать врагам работу! Нет, жизнь товарища Кантора должна достаться им не на халяву, а как можно дороже! И уж точно не раньше, чем Жак и Мафей будут в безопасности.
