— А этот меч? Как получилось, что…
— Что он вам не повредил? Он и не может повредить живому.
— И священный огонь тоже, — добавил Ушеб.
— А почему вы не использовали свой меч против лича?
— Потому что он нематериален, — терпеливо пояснил эльф.
Макс перевел взгляд на его напарника, и тот даже не стал дожидаться вопроса.
— Да задери тебя кошки, что такого в моих волосах?! Неужели ты думаешь, что я всю жизнь ходил лысым?
— Нет, я не о том… Но… их цвет… несколько непривычен для куфти. Неужели в ваше время…
— Вот же тупой! — искренне изумился ископаемый мэтр. — В мое время приличные люди свои лохмы красили! В разнообразные приятные глазу цвета! Ты хоть узнал что хотел, трепло?!
— Да… — с трудом вспомнил Макс. — Спасибо.
— Да не за что! — хором рассмеялись герои пророчества. — Иди уж. Там ведь все волнуются.
Макс в последний раз оглянулся на их довольные ухмылки и побрел в сторону выхода.
Время завтрака давно миновало, и приближалась пора обеда, а шестеро мужчин так и сидели по лавкам в напряженном оцепенении, даже не пытаясь поискать на кухне еду.
Впрочем, пятеро из них прекрасно знали, что поиски все равно ничего не дали бы, — все, что оставалось съедобного, они нервно догрызли еще ночью, а заниматься стряпней, когда за стеной, можно сказать, помирает хорошая знакомая, казалось всем кощунством.
Джеффри Стоунбридж мысленно клял себя за неосмотрительные слова, которые запросто могли оказаться сглазом. Могли и не оказаться, в конце концов, бывают и просто слова, но уж слишком явно все сложилось — стоило ему ляпнуть о всемогущей природе, как она тут же повернулась к ним задницей. Вернее, младенца повернула. И не задом, а спиной. Поперек.
Виконт Бакарри тоскливо посматривал на оружейный шкаф, последними остатками рассудка цепляясь за мысль, что еще один труп сейчас будет не к месту и только доставит всем лишние хлопоты. Пусть лучше его убьет Ольгин муж, может, ему от этого хоть немного полегчает…
Юный Роберто испуганно вжался в угол между стеной и печкой и не рисковал вообще раскрывать рот, получив еще два отцовских подзатыльника и гневное разъяснение, что его, болвана, покойная матушка точно так же рожала больше суток.
Старший Льямас нервно ломал пальцы и кусал губы. Мысли его беспорядочно метались между воспоминаниями о покойной жене и появлении на свет его собственных детей и Кантором, которого он слишком хорошо знал, чтобы сохранять спокойствие.
Торнгрим сумрачно разглядывал погнутую латную рукавицу и думал о том, что, пожалуй, рановато он задумался о женитьбе. И что маму давно не навещал.
Даже Гиппократ притих и непривычно посерьезнел.
О чем сейчас думает его величество, они боялись даже догадываться. Последний раз он появлялся почти час назад, шепотом, чтобы не услышала Ольга, объяснил ситуацию и еще раз горько посетовал на бесполезность теории. «Самое отвратительное, — сказал он напоследок, — я знаю, что надо делать в таких случаях. Но я не умею. Здесь нужен практический навык, а не теоретические знания». Нервно затянулся и еще тише спросил: «Кто-нибудь из вас хоть что-то смыслит в хирургии?» Оглядел одинаково вытянувшиеся лица, кивнул и убежал обратно, даже не загасив трубку. И больше не появлялся.
Что происходило за дверью с тех пор, невозможно было разобрать на слух — громкие стоны, иногда переходившие в крик, заглушали неразборчивую речь короля, а в них самих давно уже не содержалось ничего членораздельного. Герои молча слушали, тихо безумея от непривычного чувства беспомощности, и старательно избегали встречаться взглядами.
Стоны за стеной стихли, и спустя мгновение в наступившей тишине вяло и несмело раздалось тоненькое кваканье. Все как один вскинулись и с надеждой уставились на дверь. Кваканье не прекратилось, а постепенно перешло в мяуканье. Еще несколько томительных минут — и дверь наконец открылась.
— О боги! — не удержался темпераментный мистралиец. — Все-таки разрезал!
На лицах остальных отразился примерно тот же вопрос, ибо рубашка его величества была залита кровью чуть ли не до пояса, а руки выглядели так, словно он их по локоть засовывал в тот самый предполагаемый разрез. В сложенных чашечкой ладонях вертелось и попискивало что-то крошечное, синенькое и страшненькое.
В первый миг Шеллар, кажется, намеревался ответить чем-то из репертуара Кантора, на безукоризненном мистралийском и с надлежащим произношением. Но в последний момент овладел собой и обычным своим бесстрастным тоном процитировал главу из учебника, что-то насчет того, что объем кровопотери при нормальном течении родов составляет от трети до половины кварты.
— Она сама перевернулась, — пояснил он затем и протянул свою добычу навстречу привставшим с мест героям. — Представляете, когда я уже не знал, что делать, вдруг непонятным образом шевельнулась, скользнула головкой вперед и вышла за считаные минуты. Просто мистика какая-то. У вас вода не остыла? Младенца надо обмыть и запеленать. Скорее, я должен вернуться.
Мужчины осторожно переглянулись, затем дружно уставились на Льямаса.
— У тебя, по крайней мере, были свои дети, — как бы извиняясь, произнес Джеффри. — Ты хотя бы в руках их держал… когда-то.
— Но они были вдвое больше! — ужаснулся тот, на глазах теряя цвет лица.
— Нам подождать, пока она вырастет? — поинтересовался Шеллар.
Мистралиец мужественно подошел и подхватил хнычущий комочек под животик, как щенка.
— А вы чего рты разинули? — мстительно напомнил он соратникам. — Тащите давайте воду, тряпки, пеленки, что мы там еще готовили…
Герои дружно метнулись на кухню. Первым делом они опрокинули ведро с водой и начали было искать виновного, но мастер Льямас, так и стоявший посреди комнаты с новорожденной на руках, рявкнул на них примерно теми самыми словами, которых общественность так и не дождалась от воспитанного Шеллара. Потом с кухни послышался звон бьющейся посуды и грохот разлетающихся сковородок, после чего дружный хор потребовал от Гиппократа убраться отсюда к едреным демонам вместе со своей лошадиной грацией. Огорченный и сердитый кентавр вылетел с кухни пулей, споткнулся о лестницу и чуть не переломал себе ноги. И руки заодно.
Справившись с первым подвигом — то есть донеся до большого обеденного стола котел с горячей водой, ведро с холодной и пустой таз, герои занялись тонкой алхимией. Единственный признанный специалист по уходу за детьми одной рукой продолжал держать на весу несчастного младенца, а второй пробовал воду, гневно вопрошая соратников, не намереваются ли они заморозить несчастное дитя или же сварить живьем.
