– Альберт, – позвал я негромко.
Он сидел в кресле у камина. Я осторожно, словно опасаясь его разбудить, подошел. И понял, что Альберт мертв. Его остановившиеся глаза были прикрыты синими веками, скулы туго обтянуты желтой кожей, за черными губами блестели зубы.
Я смотрел на него, не шевелясь. Это не было убийством. Не было и самоубийством. Он просто ушел догонять ту, которую единственно любил на этом свете. Говорят, когда-то он любил и меня…
Не звук, не стон, не вздох – но я круто обернулся, чувствуя, как шевелятся волосы у меня на голове.
Рука Габи, вытянутая вдоль тела, слабо шевельнулась. Я шагнул к ней, проваливаясь на бескостных ногах, дотронулся до горячего запястья.
– Грудда! Где вы все? Сюда!
Альберт умер, вернув Габи жизнь. Но не вернул здоровье. Были дни, когда она металась в бреду и кричала от боли, пытаясь сорвать с лица повязку. Были, когда лежала неподвижно – бледная, тихая, – и я то и дело брал ее за руку, чтобы убедиться, что она еще жива. Я потихоньку изжил лекарей и сиделок и все делал сам – перебинтовывал, кормил, поил, мыл, переворачивал, смазывал пролежни, ревниво следил за тем, чем ее пичкали, опасаясь, что она вновь уйдет от нас.
От меня.
До сих пор не знаю, сколько это продолжалось. Но однажды я открыл окно в сад, и навстречу мне протянулась цветущая ветка. Пришла весна. Я повернулся к ней спиной и стал смотреть на Габи. Отросшие волосы разбросаны по подушке, кожа едва ли не белее бинтов, тонкие ладони смирно лежат вдоль исхудавшего тела.
Я принес цветущих веток, чтобы изгнать из комнаты запах болезни. Приподняв Габи, Грудда поила ее из ложки. Как ни старался я ступать бесшумно, Габи услышала и повернула голову. Спросила тихо:
– Альберт?
Грудда отвела руку с питьем и посмотрела на меня. Я, кашлянув, сказал хрипло:
– Нет.
Ее улыбка – слабый отблеск прежней улыбки Элджи – медленно погасла. Запекшиеся губы плотно сомкнулись, и я увидел новую – горькую – морщинку на гладкой коже. Грудда мягко опустила Габи на подушки, осторожно ступая, вышла из комнаты. Я понял, что и с этим мне придется справляться самому.
Я молча устраивал ветки в вазе. Пару раз они упали, и только тогда я заметил, что мои пальцы дрожат. Габи окончательно пришла в себя, начав узнавать нас. Теперь жди вопросов. Самое тяжелое, оказывается, еще предстояло.
Подойдя к кровати, я увидел оставленное Груддой питье.
– Надо допить, Габи, – сказал негромко.
Габи сделал несколько глотков и сомкнула бледные губы. Я опять уложил ее, расправил волосы.
– Весна, – сказал я, – чувствуешь запах? Пора выздоравливать, Габи.
– Весна? Я так долго… а…
Я ожидал вопросов об Альберте, но услышал другое:
– А кто меня лечил… ухаживал…
– Все понемногу, – небрежно сказал я. – Твои родственники пичкали тебя всякими колдовскими снадобьями. Так что спи и не заставляй их ждать твоего выздоровления.
Я был рад вдвойне, что Габи теперь почти все время спала – она набиралась сил и не задавала вопросов. Заодно отсыпался и я.
Однажды утром я открыл глаза и понял, что моя подопечная не спит. Она лежала тихо, дышала ровно, но голова ее была повернута в мою сторону – казалось, Габи разглядывала меня сквозь повязку.
Поняв, что я проснулся, спросила – ровно, спокойно:
– Асмур, у меня нет глаз?
– Да, Габи, – сказал я тяжело.
– И Альберт умер?
– Да. Кто тебе сказал?
– Никто. Я знаю.
Она отвернулась и ни в этот день, ни в многие другие не сказала уже ни слова.
Я успел только ударить по ножу кулаком. Нож выпал из ее рук, но, стоя на коленях на постели, Габи крикнула:
– Я все равно убью себя! Все равно!
Вне себя от ярости, я сунул к ее лицу окровавленный кулак и заорал:
– Да! Делай это! Делай, что хочешь, вспарывай себе живот, перерезай горло! Убивай себя, если тебе плевать, что Альберт умер, чтобы ты жила! Убивай!
И вылетел из комнаты.
Прошло часа два, прежде чем я успокоился и опомнился, и пожалел о своих словах. Пятнистый Асмур, вздыхая, положил широкую тяжелую морду мне на колени, и, помаргивая, смотрел на меня грустными золотыми глазами – глазами Элджи. Я похлопал его по выпуклой башке. Поднялся, взяв за колючий ошейник.
– Пойдем-ка навестим хозяйку, парень.
Я протащил его, упирающегося и огрызающегося, по лестницам и коридорам, распахнул дверь и провозгласил с порога:
– Догадайся, кто пришел к тебе в гости!
Габи, лежащая калачиком на кровати, подняла напряженную голову и сказала изумленно:
– Но это Асмур!
«Два Асмура», – мрачно подумал я. Мой тезка сорвался с места, ликуя и скуля, бросился к хозяйке, становясь на дыбы и прыгая вокруг кровати так высоко, что я испугался, как бы он не ушиб голову о потолок. Габи смеялась, загораживаясь руками. Я с трудом успокоил пса – он прилег у кровати, улыбаясь и часто двигая раздвоенным языком. Свесив руку, Габи гладила его густую шкуру.
– Расскажи мне… про Альберта, – наконец попросила она.
Слушала молча. Лицо ее было неподвижным.
– Гива сказала, что ты никого не подпускал ко мне. Все делал сам. Так?
– Просто возвращал тебе долг, – сказал я быстро. – Ты ведь тогда тоже лечила меня.
– Дай руку. Не ту, порезанную…
Я не перевязал ладонь и теперь, после борьбы с псом, у меня снова шла кровь. Габи подержала ее на весу. Помолчала:
– Я должна… Позови. Позови их всех. Пусть это будет твой первый Королевский совет.
Они собрались – собрались все, кроме умерших. Недавно вернулся наш старший брат Артон, долго странствовавший и ставший во многих мирах знаменитым бардом и сказителем. На совете я увидел в первый раз и Анкера – молодую копию Арона, только более молчаливого и легко краснеющего.
Габи полусидела на высоких подушках, положив поверх покрывала белые тонкие руки.
При первых же ее словах я встал и отошел к окну, повернувшись ко всем спиной. Габи пришла к Габриэлле, чтобы узнать правду. Всю правду о прошлом Асмура. Габриэлла мне не врала. Во всяком случае, о себе и Ашуре. Габи слово в слово пересказала то, что я уже знал, за исключением того, что Ашур должен был выдать убитого Асмура за себя, а себя – за Асмура. Вот только была ли смерть Ашура случайностью или частью плана Габриэллы, осталось для нас неизвестным.
Габи умолкла – и никто не осмелился спросить, почему Габриэлла рассказала все это, и что произошло дальше.
– А ты теперь что-нибудь вспомнил?
Вопрос был обращен ко мне. Я обернулся, затылком ощущая порывистый весенний ветер.
– Нет. Наверное, мне это уже не суждено. Я помолчал.
– Я рад тому, что, наконец, обрел свое прошлое и свою семью. Но поймите меня. Я… не тот Асмур, которого вы знали. У меня была другая жизнь, другие воспоминания, другие страсти и желания. Я не обвиняю и не оправдываю короля Асмура. Вы отдаете мне трон, потому что тогда он принадлежал мне по праву. Но сейчас я его не желал и не добивался.
