Комната исчезла. Вместо нее возник сад с павлинами, фонтанами и каменными креслами, устеленными мхом.
Лужайки простирались отсюда до самого леса, который имел такой наманикюенный вид, какой мог приобрести только после сотен лет тщательного ухода, в результате которого ничего неугодного и не на своем месте уже не решалось расти. Длиннохвостые птицы, в своем оперении напоминающие живые драгоценные камни, мелькали между деревьями. В чаще их голосам вторили другие.
Пока Сьюзен любовалась видом, на бортик фонтана сел зимородок. Он посмотрел на нее и упорхнул прочь, хлопая крыльями как крошечный вентилятор.
— Послушайте, — сказала Сьюзен. — Я не хочу… я не буду… Послушайте, я разбираюсь в таких вещах. Правда. Я не идиотка. У моего деда есть абсолютно черный сад. Но Лобзанг создал часы! Ну, вернее часть его. Так что он и спасает и разрушает мир одновременно?
— Семейная черта, — сказал Мгновен. — Так каждое мгновение поступает Время.
Он посмотрел на Сьюзен как учитель, столкнувшийся с шустрым, но глупым учеником.
— Думайте об этом так, — наконец произнес он. — Думайте обо всем. О будничном мире. Но «все» есть… все. Это слово охватывает много больше, чем слово «вселенная». Все охватывает все возможные явления, которые могут произойти во все возможные времена и в любом из возможных миров. Не ищите полного решения в отдельном мире. Рано или поздно, все приводит ко всему остальному.
— Вы хотите сказать, что в таком случае один маленький мир не имеет значения? — спросила Сьюзен.
Мгновен взмахнул рукой, и на камне возникли два стакана вина.
— Все важно, как и все на этом свете, — сказал он.
Сьюзен поморщилась.
— Знаете, именно поэтому я никогда не любила философов, — сказала она. — Они говорят, что все просто и важно, но когда ты оказываешься в реальном мире, оказывается, что он полон сложностей. Я хочу сказать, оглянитесь вокруг. Могу поспорить, этот сад нуждается в постоянной прополке, фонтаны нужно прочищать, павлины сбрасывают перья и роют лужайки, а, если они этого не делают, значит, они лишь фикция.
— Нет, все настоящее, — сказал Мгновен. — По крайней мере, настолько, насколько реален остальной мир. Но это идеальный момент, — он вновь улыбнулся Сьюзен. — Идеальное мгновение дороже целого столетия.
— Я предпочитаю более точную философию, — сказала Сьюзен. Она попробовала вино. Оно было идеальным.
— Конечно. Я так и думал. Ты цепляешься за логику, как ракушка цепляется за камень в шторм. Дай-ка подумать… Защищать каждый клочок пространства, не бегать с ножницами, и помнить, что всегда найдется шоколад, — сказал Мгновен. Он улыбнулся. — И никогда не противься идеальному моменту.
Ветерок плеснул водой через край из фонтана. Это продолжалось всего секунду. Мгновен встал.
— Ну, я полагаю, моя жена и сын окончили свою встречу, — сказал он.
Исчез сад. Каменные кресла истаяли как туман, как только Сьюзен поднялась с них, хотя до этого были прочны как, ну, камень. Стакан с вином исчез из ее ладони, оставив только воспоминание о легкой тяжести в пальцах да долгоиграющий вкус вина во рту. Лобзанг стоял перед часами. Время была невидимой, но песня, что ткалась в этих комнатах, изменилась.
— Она стала счастливее, — сказал Лобзанг. — Теперь она свободна.
Сьюзен обернулась. Мгновен исчез вместе с садом. Вокруг не было ничего кроме бесконечных стеклянных комнат.
— Не хочешь поговорить со своим отцом? — спросила она.
— Позже. У нас еще будет время, — сказал Лобзанг. — Я позабочусь об этом.
То, как он произнес эти слова, осторожно размещая их по местам, заставило Сьюзен насторожиться.
— Ты собираешься наследовать дело? — сказала она. — Теперь ты Время?
— Да.
— Но, ты почти человек!
— И что? — Лобзанг унаследовал улыбку отца. Она была мягкой и, как показалось Сьюзен, раздражающей улыбкой бога.
— Что во всех этих комнатах? — спросила она. — Ты знаешь?
— Один идеальный момент. В каждой. Мультимножества мультимножеств.
— Я не уверена, что существует такая штука, как абсолютно идеальный момент, — сказала Сьюзен. — Может, пойдем домой?
Лобзанг обмотал полу своей робы вокруг кулака и ударил им по передней панели часов. Она треснула и просыпалась на пол.
— Когда попадем на ту сторону, — сказал он. — Не оглядывайся и не останавливайся. Там будет много стекла.
— Я постараюсь спрятаться под одну из скамеек, — сказала Сьюзен.
— Возможно, их там не будет.
— ПИСК?
Смерть Крыс взобрался на часы и счастливо глазел на них сверху.
— Что нам делать с этим? — сказал Лобзанг.
— Оно само о себе позаботиться, — сказала Сьюзен. — Я бы за него не волновалась.
Лобзанг кивнул.
— Возьми меня за руку, — сказал он.
Она взяла его за руку.
Свободной рукой Лобзанг схватил маятник и остановил часы.
Во вселенной разверзлась зелено-голубая дыра.
Обратный путь был гораздо быстрее, но, когда мир возник вновь, оказалось, что она барахтается в воде. В коричневой, грязной и воняющей гнилыми водорослями. Сьюзен всплыла на поверхность, сопротивляясь тяжести собственной юбки, хлопая руками по воде и пытаясь найти точку опоры.
Солнце было приколочено высоко над головой, а воздух был тяжелым и влажным. Пара ноздрей в нескольких футах от Сьюзен внимательно наблюдала за ней.
Ее растили практичным человеком, что, естественно, подразумевало уроки плаванья. Квирмский Колледж Благородных Девиц в этом смысле вполне отвечал современным требованиям, его преподаватели придерживались мнения, что девушка, которая не сможет в одежде дважды переплыть бассейн, совсем не старается. Благодаря им она знала четыре вида плавания и несколько способов спасения утопающих, чувствуя себя в воде как дома. Она даже знала, как поступать, если в одном водоеме с вами окажется гиппопотам — надо было срочно найти другой водоем. Гиппопотамы только издалека кажутся большими и симпатичными. При ближайшем рассмотрении они кажутся просто большими.
Сьюзен, воззвав к своему унаследованному смертельному голосу и страшному авторитету учительницы, закричала:
— УБИРАЙСЯ!
Существо отчаянно забарахталось, силясь развернуться, в то время как Сьюзен принялась подгребать к берегу. Это был странный берег, вода плавно переходила месиво из песка, какой-то черной вязкой дряни, трухлявых древесных корней и болота. Над нею вились насекомые…
… под ногами грязная мостовая и топот коней в тумане…
…и лед, сковавший мертвые деревья…
