Потом — печальные, в которых она говорила о том, что их союз невозможен из-за разницы в воспитании и привычках. Затем настал черед нежных писем, в которых она высказывала робкую надежду на их совместное будущее. Но когда рыбак так и не появился на рынке, она стала писать ему гневные послания, упрекая в неверности и жестокости.
Конечно, скажете вы, все это сплошная несуразность. Куда разумнее покупать рыбу на рынке, а не носить ее из дома. И уж тем более немного смысла в том, чтобы посылать ее рыбаку. Но Иман считала, что ее возлюбленный — истинный рыбак и потому понимает только тот язык, которым разговаривают рыбы.
Однако ни одна из девушкиных рыбок с заветной начинкой не доплыла до цели. И наконец настал такой день, когда грустная Иман отправилась на рынок без письма…
Она почти совершенно выбросила из мыслей своего рыбака (только сердце упорно не желало ничего забывать и ныло у нее в груди, но к этому она привыкла). День проходил за днем, недалек был тот час, когда к дочери богатого ремесленника явятся сваты… И тут на реке Маргэн появились пиратские корабли.
— А капитаном был мой отец! — подхватил Номун.
— Ты угадал, дитя, — радостно подтвердила Иман. — Твой отец сделался самым главным пиратом! Он снарядил корабль и устроил набег на Гоэбихон. Он разорил город и многих, кто в нем жил, но целью его были вовсе не золотые монеты и не дорогие ткани. Все это он устроил для того, чтобы забрать меня из отцовского дома.
…Целый год Иман Таваци плавала на корабле со своим возлюбленным. Она участвовала в пиратских набегах, бралась даже за саблю и абордажный крюк, она повидала много стран и земель, о которых в Гоэбихоне и слыхом не слыхивали, пережила два страшных шторма на море, — словом, приключений на ее долю выпало немало. Но затем она почувствовала, что в ее теле зародилась новая жизнь.
Отец Номуна был счастлив, когда она сообщила ему новость. Но беременность жены капитана означала также, что Иман не может больше оставаться на корабле. Ведь пиратские похождения могли повредить будущему ребенку. Это было слишком опасно для малыша. И потому влюбленные решили расстаться.
— И я вернулась в дом моего отца, где в тепле и уюте родился ты, — заключила мать Номуна.
— Кухарка говорит, мой отец просто-напросто выбросил тебя за борт и прибавил, что ты ему надоела, — горестно сказал Номун.
Он поглядывал на мать исподлобья, ожидая, что сейчас она огорчится или прогневается, но она только засмеялась.
— Глупая женщина пересказывает слухи и сплетни, о подлинном смысле которых и понятия не имеет! Мы заранее сговорились с твоим отцом, что он притворится, будто разлюбил меня. Ведь если он бы попросил моего отца о помощи добром, тот мог бы и прогнать меня. Но от опозоренной и отвергнутой дочери он ни за что не откажется. Так и вышло, как мы рассчитывали. Я осталась здесь, чтобы в безопасности произвести тебя на свет, а твой отец уплыл на своем размалеванном корабле.
— Но почему же он не возвращается за нами? — спросил мальчик.
Иман улыбнулась.
— Я не знаю.
Дед мальчика давал совершенно другие ответы на те же вопросы.
— Ты — ублюдок, твой отец — подлец и насильник, а твоя мать — бедная дурочка. И не будем больше говорить об этом.
Что до бабушки, госпожи Хетты Таваци, то она тщательно позаботилась о том, чтобы у внука не появилось ни одной возможности поговорить с нею наедине. Суровая и молчаливая, она вызывала у Номуна страх, и потому он тоже всячески избегал ее.
Никто из родни не желал общаться с «ублюдком». Братья и сестры Иман рассуждали так: зачем их возлюбленным отпрыскам якшаться с пиратским отродьем, когда в Гоэбихоне столько хороших мальчиков и девочек, и притом безупречного происхождения?
Став подростком, Номун свел дружбу с некоторыми подмастерьями, самыми никудышными из всех, и вместе они шатались по городу и устраивали драки. Но даже эти бездельники — и те презирали Номуна и называли его мать «подстилкой».
О пиратских набегах в городе не слышали уже много лет. Разбойники не то перебрались в другие края, не то вообще переменили род занятий. Во всяком случае, у Таваци так и не появилось возможности отомстить за свой позор.
Таким образом Гампилы сделались самой уважаемой семьей в городе, оттеснив своих соперников на второй план. Ведь на безупречном полотне их истории не имелось такого отвратительного пятна, как ребенок-ублюдок, рожденный от пирата!
Номун не долго задержался в доме своего деда. Едва достигнув более-менее подходящего возраста — шестнадцати лет — он оставил Гоэбихон и скрылся неизвестно куда. Мать его, и без того нетвердая рассудком, сделалась совершенно печальной и утратила волю к жизни. По целым дням Иман просиживала у окна, бесцельно смотрела на реку и проливала жидкие слезы, отчего становилась все бледнее. Можно было подумать, что краски на ее лице просто растворились от постоянного плача. Даже старик Таваци говорил, что дочка его выцветает, как гобелен, много лет провисевший на солнечной стене. Госпожа Таваци наверняка тоже имела собственное мнение на сей счет, однако вслух его не высказывала.
А следующей весной впервые за шестнадцать лет на реке Маргэн появились пиратские корабли.
* * *
Тот набег оказался самым страшным из всех, что выпали на долю Гоэбихона. И еще в этой истории было немало такого, что не поддавалось разумному объяснению.
Пираты ворвались в город на рассвете и рассыпались по улицам. Они выбивали двери и вламывались в дома, хватали все, что попадалось под руку, и при малейшем признаке сопротивления беспощадно убивали горожан. Десятки женщин подверглись насилию, множество произведений искусства было похищено или попросту уничтожено.
Наконец главари пиратов добрались до здания городского совета и устроились там в зале заседаний.
К ним явились представители города, и среди них — господин Таваци с сыновьями, а также господин Гампил, также окруженный родней.
Пираты взгромоздили стул на стол и усадили на него своего предводителя, чтобы он возносился над всеми, как некое божество. Сами разбойники бесцеремонно расселись где попало, предоставив почтенным горожанам стоять, сбившись в кучу, посреди комнаты.
Многие обратили внимание на пирата, который закрывал свое лицо до самых глаз. Судя по его рукам и по тому, как он двигался, этот разбойник был еще весьма молод. Но именно он предлагал самые суровые наказания для строптивых горожан, и, что любопытно, пиратский главарь во всем его поддерживал.
Таким образом лишились своих богатств многие Гампилы, а двое их них были заколоты кинжалами прямо на месте. Что до Таваци, то молодой разбойник предложил повесить одного из них, и притом не из числа тех, кто пришел на встречу, а внука главы семейства. «Какой смысл в расправе над стариками, — прибавил молодой разбойник, смеясь под своей вуалью, — когда свежая поросль остается? Нужно дернуть сильнее, так, чтобы они ощутили боль».
