— Да…
— Согласен?
— А куда деваться?
— Можешь сдаться Элрику, но тогда я позабочусь, чтобы он узнал все подробности вашей с Атталикой семейной жизни, включая то, что с ней сотворили ваши придурки, охранявшите ее камеру. Их тела лежат рядом с ее кроватью без штанов. Думаю, ваши вопли стихнут нескоро… Что вам больше нравится, власть или дыба?
— Я… согласен.
— Отлично. Займемся делом.
— Когда наложите заклятие?
— Уже наложил, еще до нашего разговора. Я знал, что ты согласишься.
— Что вы сделаете с ними?
— Увидишь. Начну с того полка, в котором твоя ненаглядная женушка. Она мне пригодится для… хмм, как бы сказать… опытов. Все-таки дочка Элрика Бонара — через нее и его самого достанем. Прикажи своим сторонникам и одному полку темесцев выйти из боя и развернуться лицом на север. Думаю, этого хватит.
Солдаты двигаются на юго-запад, сметая наспех выстроенные кордоны темесцев. Захватчики опасались толп взбунтовавшихся горожан, могущих в самый неподходящий момент ударить в тыл, но не двух полков опытных и очень злых на темесцев солдат. В каждом из таких случаев тавалленцы, построившись плотными штурмовыми колоннами, пользуясь поддержкой пушек и арбалетчиков, прорывались почти без потерь, зато путь полков отмечали десятки трупов темесцев. Тогда захватчики переменили тактику и стали нападать из засад, скрываясь в домах.
Первая такая неприятность случилась с передовой ротой полка Лепажа. Когда она проходила по Грязной улице, на нее обрушился ливень стрел. Бойцы рассыпаются по подворотням (действительно, просто утопающим в зловонных отбросах) и яростно отстреливаются, из ворот одного дома вырывается волна латников, бросившихся на роту. Тавалленцы бегут навстречу, на узенькой кривой улочке начинается яростная и беспорядочная рубка. Стрелы из домов летят и летят: темесцы, стреляющие из узких окон, могут не опасаться ответных стрел, тавалленцы один за другим падают на немощеную улицу.
К Лепажу мчится гонец: мол, самим нам не прорваться, помогите.
— Они перебьют всю роту! — скрипит зубами Лепаж. — А пока мы тут топчемся, подбросят войск…
— А обойти нельзя? — спросила Атталика.
Полковник вспоминает расположение улиц, потом с досадой махает рукой.
— Нет, тут не обойти. С обеих сторон заборы глухие. Придется возвращаться и пройти не меньше лишней мили. Мы потеряем полчаса на обход, а они за это время подтянут подкрепления, пушки, и нам станет не до наступления…
— Насколько это плохо?
— Очень плохо. Разведчики сообщают, что в городе высадились эрхавенцы — их примерно столько же, сколько и нас, и еще там, куда мы идем, сражаются два полка, которые не сдались в плен. Это еще тысяча семьсот. Итого нас в городе — одиннадцать тысяч триста. Еще на севере города взбунтовалось немало горожан. Не меньше тысячи, но у них ни оружия, ни выучки.
— А темесцев?
— Шесть пехотных полков и один конный. Итого тысяч шесть-семь. Тысячи полторы-две — у Эмерика Бертье. По некоторым данным, тюремная охрана почти полностью состояла из его сторонников.
— Так нас же гораздо больше!
— Верно. Но мы разделены на четыре части, связи меж ними нет. А темесцы все в одном месте, они могут разгромить наши войска по частям, по очереди бросая против нас все силы. Полностью не одолеют, но неприятностей наделают немало.
И, бегло осмотрев дома, полковник приказывает выкатывать пушки поближе.
— Погодите, — останавливает Атталика. — Мы же не во вражеском городе, чтобы громить все вокруг!
— А что тогда? Они-то не будут столь деликатны!
— Может, у меня получится…
… Случалось, у нее и прежде возникало странное, вроде бы ни на чем не основанное чувство, что стоит сделать то-то и то-то, и все проблемы решатся. Так бывало в минуты самого черного отчаяния, когда казалось, что все, что ей дорого в жизни, исчезло, остается лишь наложить на себя руки. Например, когда ее выдали, вернее, выбросили замуж за Эмерика, и Эрхавен медленно истаивал за кормой в предутренней дымке. Или — когда муж, перед тем ее жестоко избивший, впервые привел в дом куртизанку…
Здесь, в Таваллене, странные ощущения обыкновенно накатывали куда сильнее, чем в Эрхавене. Именно тут находится средоточие Силы, которая — кажется, только позови — покорится ее воле и сметет все преграды на пути. Правда, еще до свадьбы отец ее зло высмеял, когда она рассказала об этом чувстве, а муж в очередной раз взялся за плетку — но что, если они ошибаются, а она — нет?
Впервые в жизни она не отгораживается от Силы, пытающейся до нее достучаться, а позволяет хлынуть в душу. Так, чтобы она растворилась в Силе, а Сила — в ней. И еще мысленно обращается к истинному и вечному повелителю этого города, Аргелебу, моля не чинить ей препятствий и позволить зачерпнуть Силы, чтобы помочь защитить Его город.
Результат оказался неожиданным: сила хлынула таким потоком, что Атталика чуть не лишилась сознания. Да, сосредоточие Силы совсем близко. Там, где Великий Храм Аргелеба… Но неужели Силу ей дал сам бог-воин? Мысль столь невероятна, что Атталика едва не утрачивает связь с океаном магии. Но нет, это не сон, и Силы, похоже, хватит, чтобы смести город с лица земли. Но нужно совсем чуть-чуть — как зачерпнуть горстью воды из полноводного Эсмута… И направить на дома, где прячутся мерзкие ублюдки, такие же, как те, кто разбил ее жизнь и растоптал ее честь… Пусть мерзавцы не сделают по тавалленцам ни выстрела… Пусть покарает их собственное оружие — честная сталь, оскверненная руками негодяев…
Тавалленцы, уже приготовившиеся к отражению атаки, внезапно остановились. Неимоверно удивленный полковник как открыл рот, так и забыл его закрыть. Есть, отчего. На глазах вершится одно из чудес, которые врезаются в память народов сказками или легендами и надолго переживают очевидцев и участников. Темесскую фалангу настиг почти невидимый серый вихрь, состоящий из таинственно и неявно мерцающих точек. Вихрь налетает на строй захватчиков, но не валит их с ног, не раскидывает, как щепки, в стороны. Он вообще не касается людей.
Зато касается оружия. Словно невидимая рука выворачивает из рук копья, мечи и арбалеты, и если руки не желают разжиматься, их вырывает с суставами. Миг спустя начинается самое жуткое. Невидимая рука разворачивает в воздухе мечи, копья, кинжалы и с силой, далеко превосходящей человеческую, направляет назад, в недавних хозяев. Арбалетные болты покидают колчаны и, немыслимым образом меняя направление полета, устремляются назад, в стрелков. Они легко пробивают не то, что доспехи, но и щиты. Латы лопаются, выпуская длинные, острые стальные клочья внутрь, разрывая живую плоть. Забрала, точно под действием доброго кузнечного молота, вминаются в лица, через глазницы брызжет кровь пополам с мозгами…
