— За враньё и утайки, — двинула ему слева. — За мертвяка, — врезала под дых. — За брата, за друга, за тополь у околицы! — отвесила несколько оплеух, поправила ворот кольчуги и впечатала кулак болвану в переносицу. — За моё тяжелое детство!
Болван ещё немного постоял, а потом медленно, словно неохотно, осел на землю.
Идио задумчиво сравнил два топора.
— Чем больше узнаю людей… — начал он.
— …тем больше мне нравится быть нелюдем, — машинально закончил за него Зима и быстро оглянулся: не заметил ли кто?
Я утёр текущую из носа кровь и стал соображать, что ещё не сделано. Земля всё время куда-то проваливалась, синяки и царапины, прежде не замеченные, горели огнём, вспухшее, похожее на вишневый пирог ухо ныло, но лучше я никогда себя не чувствовал. Добро сново победило зло. Никто не выстоял против силы Хранителей!..
Толстуха подняла голову, оглянулась. Изо рта вырвался тоскливый вой, лицо некрасиво сморщилось, побагровело и крупные слезы градом покатились по пухлым щекам. Брезгливо морщась, я поднял руку.
Яна сердито пихнула меня в бок.
— Саша! Твои принципы!
Я зыркнул на неё и сделал то, что хотел — почесал нос.
— Ой, да хватит выть, отрава!
Ключ тихо звякнул. Тётка, икнув, поперхнулась плачем.
— Хва…тит вы…выть? — переспросила она.
— Вам не интересны ни мы, ни наши друзья, — вежливо сообщил я.
— Ни друзья… — эхом отозвалась толстушка.
Моя ладонь невинным жестом скользнула по воздуху.
— Пойдешь домой…
— Домой…
— Ляжешь спать, утром проснёшься другим человеком, — я снова погладил воздух.
— Другим человеком…
— Вали, — велел я, пытаясь себя убедить, что дома и деревья, в принципе, бывают кривыми, но извиваться на глазах никак не могут.
— Валю, валю, валю, — толстушка покорно засеменила прочь.
Меня шатнуло, перед глазами замелькали звёзды. Яна, поддерживая, обняла за плечи, и стало ясно, что всё закончилось, что больше не нужно никуда торопиться, никого спасать, можно упасть прямо тут… и уснуть…
Небо качнулось, и земля бросилась в лицо.
…и душа чародея, вопя и бранясь, оторвалась от тела и ухнула в дальний астрал.
Вот и спасай мир после этого!
Интермедия. Тёмная сторона
Бивис, баклан, заткнись! Не порти песню!
Из молодёжного фольклора.
В парке всю ночь поёт соловей,
Спать не даёт он тёще моей.
Возьму автомат я, патроны возьму,
Пой соловей, ты не мешаешь никому…
Бух! Бух! Бу-бух! Бу-бу-бууух!
Чертог перемещений содрогался от мощных раскатов грома, что прокатывались по нему, множа эхо. Лысый, небритый мужичок в широченных трусах в одной руке держал здоровенную бутыль с мутным зельем, то и дело прикладываясь к ней, в другой — сжимал странный артефакт из воронёной стали. Тот с бешеной скоростью выплёвывал железные шарики. Они ударялись о Жемчужную сферу и отлетали от неё, рикошетя в стены и собравшихся в зале существ, никого почему-то не задевая. («Параллельные автономные аарты с нулевым взаимовлиянием», — объяснил бы Сивер, если бы ему позволили открыть рот).
Сделав последний глоток, стрелок выронил свой «громобой», придурковато ухмыляясь, осел на пол… и Ларвеор испытал небольшой шок. За спиной пришельца возник — капитан поперхнулся, если бы было чем — Кошмар Холостяков, она же Елгрутт них Рюёкка, «железная грудь» (официальное, между прочим, звание) Союза Тролльих Земель. Со сковородой вместо любимого двуручника и в жутком красном халате — но это была она! Та самая, что могла выйти на дракона с голыми руками, после чего дракон смылся бы без шкуры! Та, кого до истерики боялась (простите, немного опасалась) сама Госпожа! Та, в чьём кабинете, по слухам, висел плакат «Мой зять — отродье Света и борются с ним соответственно!» и чьими скромными усилиями дала течь любовная лодка Кристанны и Сивера! Та, что едва не…[44]
Ларвеору захотелось сотворить двойной круг, но он сдержался.
— Бабуля? — серея, пролепетала Кристанна.
— Госпожа Елгрутт в поперечном сечении значительно шире, — возразил Сивер, уныло разглядывая себя в зеркале. Лиловый «фонарь» под глазом делал его похожим на окривевшего енота — увы, лечебным чарам синяки почти не поддавались. — Но сходство, как ни прискорбно, есть. Я предполагал, что хотя бы дальнее Параллелье свободно от этой заразы, однако, беда никого не пощадила.
— Ах ты, панда недобитая! — басом взревела тетка, с неожиданным при её комплекции проворством кидаясь вперёд, выдернула у мужика артефакт и принялась неистово колотить им по защитному куполу. — Лопух ушастый! Глиста в скафандре! Я ж тебе все волосья повыдёргиваю, долбочёсина остроухая, шмакодявка косоглазая! А ну вылазь оттудова! Вылазь, слизняк бледнючий!!!
Искры ворохом сыпались при каждом ударе, купол гудел, как чугунный котёл, но держался. Звери попрятались, ёлки мелко тряслись, барды, пугливо косясь на тётку, жались у стены. Резко протрезвевший мужик на карачках отползал в сторону, мумия, валяясь на полу, талантливо притворялся трупом. Огромный парень с железной головой и багрово горящими глазами хрипло бормотал что-то про больной бок бабы, а смуглый человек, пришедший вслед за железноголовым — барды называли его поваром — просто стоял, скрестив руки на груди. Лицо его ровным счетом ничего не выражало.
— Слизняк, — бесцветно повторил Сивер. Он умел держать себя в руках и с легкостью пропускал мимо ушей оскорбления, на которые кузина отвечала неизменным «поворот-взмах-стряхнуть-кровь-с-клинка». Но едва дело касалось внешности, прославленное эльфийское терпение улетучивалось, как дым. — Ах ты, жаба помойная… — Он медленно поднял руку.
— Не вздумай! Снесешь сферу! — вскрикнула Кристанна, повисая на шее у бывшего мужа. От неожиданности тот уронил зеркало и произнёс словечко, совершенно не сочетавшееся с эльфийской честью. — И не злись, алые пятна на щеках никогда тебя не красили. Послушайте, сударыня, он не хотел вас обидеть…
— Ты-то чё борщехлёб раззявила, лахудра зеленомордая-а?! Сгинь, поблуда!
Кристанна повернулась… и уже Сиверу пришлось хватать за руки разъяренную чародейку, дабы удержать её от развала Жемчужной сферы «молотом» и смежными чарами. Заклятья до пятого порядка сквозь щит проходили без труда, но тролль в бешенстве — это просто «умри всё живое!» и никак не ниже двадцатки.
Повар, приняв какое-то решение, неторопливо подошел к «Елгрутт».
— Успокойтесь, миссис, — вежливо попросил он. — Вы ведете себя…
