— Успокойтесь, миссис, — вежливо попросил он. — Вы ведете себя…
— Ты щё мне указывать бушь, олух?! — огрызнулась тётка, поправляя халат на необъятной груди. — Затащили незнамо куды, а я сиди молчи? Так вот хрен им в жопу вместо укропу! Всех закопаю! Сопли на кулаки намотаю! А ты пшёл вон, пока я тя на нуль не помножила, недоносок!
— …неразумно, — спокойно продолжил повар, улыбаясь уголками рта. — Мы на одном крейсере. Положите пулемёт на пол. И не разрушайте мой мозг. Пожалуйста.
— Видишь? Ну? Тёмненький, взор аж до поджилок достаёт… — шепнула Малинка на ухо Зикке.
— Оттин литц с наш Лар! — шепнула Зикка на ухо Дане.
— Брат родный! — шепнула Даня на ухо Малинке.
«Никакого сходства», — нахмурился Ларвеор, с лёгкой горечью проводя ладонью по только начавшему отрастать «ёжику». Слабости бывают даже у несгибаемых героев. Капитан, например, был очень привязан к своим чёрным кудрям — так привязан, что после знакомства с «палючкой»… простите великодушно, чарами Драконьего Дыхания, ему понадобилась целых пять секунд, чтобы погасить багровое пламя в глазах.
Вот это действительно было страшно.
А боевая тётка всего-навсего побагровела и тяжело, по-звериному, задышала.
— Чавой сказа-ал?! — пророкотала она. От зловещего звука сминаемого железа Зиккины змейки встали дыбом.
— Мне очень жаль. Но я вынужден так поступить, — ещё спокойнее сказал повар.
Терминатор надвинулся на тётку, занося внушительный кулачище, но получил «громобоем» по лбу, пошатнулся и рухнул как подрубленный дуб. А повар беззвучно подался вперёд, легкий тычок в шею — и незваная гостья медленно, как выползающее из квашни тесто, осела на пол. Пришелец вытащил из кармана веревку и, не спеша, принялся связывать тётке руки и ноги. Красноглазый со скрежетом приподнялся. Барды шумно выдохнули. Мужик в трусах перекрестился бутылкой. Мумия что-то прорычал.
— О чём он, мэтресса? — наивно полюбопытствовал Ярок. На щеках чародейки расцвели лиловые пятна, маленькая ручка с бирюзовым маникюром сделала незаметный жест, и парень, страшно захрипев, схватился за горло.
— Что ты, Криста, он не хотел тебя обидеть, — с укоризной произнёс Сивер, всё ещё обнимая жену, хотя необходимости в том уже не было. Чародейка насупилась и, дернув бровью, освободила паренька. Ярок обмяк, судорожно хватая ртом воздух и потирая горло. — Этот ngirdir сказал: страшнее тёщи зверя нет.
— Ты подучил египетский? — удивился барабанщик.
— Скорее, это личный опыт, — негромко заметил повар.
Ларвеор повернул голову, и карие глаза встретились с карими. Пришелец смотрел на него в упор, а на его губах змеилась ехидная и всезнающая улыбка, которую капитан сотни раз видел на одной и той же перекошенной спросонья роже. В зеркале.
«Стивен Сигал возглавлял спецотряд, — вспомнилось ему, — у него был приказ вырубать всех подряд. И он вырубил всех, и он вышел на связь. «Сэр, я вырубил всех!» — доложил он, смеясь…»
Никакого сходства, — проворчал капитан. Леориэль непочтительно захихикала.
Варон залэз балшой сасна и начал пасылат всэх на…
Новый аарт был длиннее других и значительно сильнее. Чертог перемещений снова исчез, и сферу обступили высокие деревья с лиловой листвой. Облака были фиолетовыми, небо — оранжевым, в воздухе парили крылатые коровы, а в траве шныряли зверьки, похожие на помесь хорька, барсука и штопора.
Только теперь Ларвеор понял, насколько уважают родителей в далёкой России. Глядя на это чудо, барды вспоминали своих матерей. Они звали их с такой искренностью, с какой волхвы призывают Творца. А когда на соснах выросла редиска, они вспомнили даже предков своего народного героя, садовода Мичурина, который полез на ёлку за укропом и был задавлен арбузами.
Чтоб в лэс всэгда биль дружба-мир, варон в ратан ваткнулы сыр…
Сивер уверенно заявил, что подобные изменения восприятия являются результатом применения многослойной иллюзии или вдыхания пыльцы растений, провоцирующей возникновение галлюцинаций. «Злыдни» привычно пропустили его слова мимо ушей, лютнисты ещё кого-то вспомнили, а барабанщик сказал, что даже когда приходит zwezdets («Должно быть, демон вроде нашего Лесоруба», — решил капитан), водку с пивом лучше не мешать. И, вообще, закусывать, закусывать надо!
Полуэльф обиделся.
Щёль гордый звэр лысыц. Скучаль. Увыдэль сыр и за торчаль…
Тем временем на поляне, заросшей ядовито-зелёными цветами, странные люди в костюмах животных делали… э-э-э… занимались… в общем, играли в жестокие игры. И пока мужская половина компании, кроме Аринха и Сеи, уставившись в пол, брезгливо поджимала губы, женская, кроме Малинки, прилипнув к защитному куполу, восторженно следила за представлением. Верная служительница Матери-Природы, чьи винно-красные локоны великолепно оттеняли посеревшее личико, от возмущения едва могла дышать. И молчала только потому, что «затычки» Кристанна ставила отличные.
Хадиль вакруг питнадцать круг, пабиль рекорд, и молвиль вдруг…
Аринх, никого не замечая, торопливо покрывал лист пергамента неровными рядами орочьих рун. Лист был пожертвован Ларвеором с настоятельным советом «не заниматься ерундой», но если у орков и есть святыни, то это семья и народное творчество. А тот, кто смел отпускать по этому поводу плоские шуточки, рисковать познакомиться с острым, как бритва, языком или тяжелым княжеским кулаком.
Почему княжеским? Потому, что Аринх был князем. То есть, не был. Но вполне мог им стать, если бы его не застали за распитием контрабандного спирта с эльфийским шпионом из священных чаш клана и не вынесли (вытолкали, если бы он мог идти) за границу становища.
Тем шпионом, к слову, был Сейеанно леэ Кьелеанош ди'Вуорнэй или просто Сея. То есть не был.
Чэго ты, геноцвале, ждёщь? Ы сам нэ ещь, и нэ даёщь?
Не в смысле, не был шпионом, а не был эльфийским — он был шпионом сирен. Но Собрание Старших сочло чуть ли ересью мысль, что пустоголовые болтушки, которым бы только песенки орать да моряков топить, способны кого-нибудь куда-нибудь заслать. Тем более шпиона. Тем более к оркам. В безводные (!) степи. И белобрысого красавца, ничтоже сумняше, приписали к эльфам, которые в тех краях агентуру имели обширную и разветвлённую. Остроухие всерьез обиделись: они-то знали, что из барда шпион — как из тыквы пион, эльфийско-орочьи отношения, и так не слишком тёплые, совсем заиндевели… и произошло то, что потом назвали Возней на Крысином кладбище.
Каждый раз при воспоминании о ней лицо Сеи озаряла светлая и радостная улыбка, завидев которую младенцы почему-то начинали истошно орать.
